Райнер Шрёдер - Амулет воинов пустыни

— Тебе не в чем себя упрекать, — заверил его Тарик. — Это могло случиться с любым из нас. Кто побывал у судьи или у мудреца, тот всегда становится умнее, чем был прежде.

— Но это произошло именно со мной, черт возьми! — Морис бешено ударил кулаком по стене рядом с окном.

При виде Мориса, бьющего по стене кулаком, Герольта осенило.

— Вот оно, Морис! Святой Антоний, в этом наше спасение!

Пленники с недоумением взглянули на немца.

— О чем ты? — растерянно спросил Тарик.

— О его… о его особом даре, — с запинкой ответил Герольт, покосившись на сестер Гранвиль.

Одна и та же догадка осветила лица Тарика и Мак-Айвора. Морис же, напротив, казался испуганным.

— Подойдите к окну, братья, — произнес Герольт. И, повернувшись к Беатрисе и Элоизе, извинился: — Мне очень жаль, дамы, но мне и моим товарищам надо кое-что обсудить… наедине…

Тарик, Мак-Айвор и Морис подошли к нему.

— Рассказывай, — с нетерпением потребовал шотландец. — Что может сделать Морис силой своего Божественного дара?

— Во всяком случае, не пройти сквозь толстые стены, — сказал Морис, не желая вселять несбыточные надежды. — Глубже, чем до второй фаланги пальца я в камень еще не проникал!

— Этого хватит, — улыбнулся Герольт.

— Для чего? — взволнованно спросил Тарик.

— Чтобы ночью спуститься к окну нижнего этажа или же подняться на вершину башни — там еще не доделали крышу, — торопливо объяснял немец. — Оттуда можно проникнуть внутрь башни, напасть на стражников и сбежать из этого проклятого погреба. Дальше будет видно.

— Ты с ума сошел! — испуганно воскликнул Морис, когда он понял, что брат-тамплиер подразумевает по словом «спуститься».

— Нет, это замечательная мысль! — восхищенно крикнул Мак-Айвор. От радости он бросился обнимать Герольта. — А у тебя котелок варит, малыш!

Побледневший Морис взглянул на товарищей.

— Вы все, должно быть, рехнулись! Вы хотите, чтобы я сделал невозможное. Запустить пальцы в каменную стену я не смогу ни за что на свете. Это действительно безумие! Я не успею проползти и половину пути, как меня оставят силы.

— Ты продержишься до тех пор, пока не встанешь на твердую опору. Я уверен в этом, — сказал Герольт. Он знал, что француз был способен проявить себя лучше, чем ему удавалось до сих пор.

— Это наша единственная возможность, — выразительно произнес Мак-Айвор. — Единственная возможность сбежать отсюда, пока о месте нашего заточения не пронюхали искарисы. Уж тогда они, будь уверен, найдут способ заполучить Святой Грааль. Ты должен попытаться, Морис. Только ты можешь нас спасти!

И прежде чем француз успел возразить, слово взял Тарик.

— Прости за прямоту, брат, — сказал он, — но у тебя и в самом деле нет выбора. Мы дали клятву сделать все, чтобы священная чаша не попала в руки Князя Тьмы, и, если понадобится, пожертвовать для этого своими жизнями!

Окаменев от растерянности, Морис стоял в кругу своих друзей, братьев-тамплиеров, и молчал. Герольт попытался представить, о чем тот сейчас думает. Пришло ли ему в голову, что Беатрисе и Элоизе уготована смерть в случае, если до них доберутся искарисы? Вспомнил ли о том, что Тарик и Мак-Айвор рисковали жизнями, чтобы вытащить их из подвала эмира, хотя могли вдвоем бежать из Египта со Святым Граалем? Или его уколола мысль о том, что во время приступа лихорадки на «Марии Селесте» он пытался достать священный сосуд из черного куба? Какая же чаша весов перевесит в душе Мориса?

Его молчание длилось невероятно долго. Наконец он поднял голову, взглянул на товарищей и ответил. Его голос был тверд и совершенно свободен от страха, когда он сказал:

— Да, верность клятве хранителя Грааля мне дороже жизни.

К полуночи огонь в камине погас. Как только исчезло пламя, холод, которым дышали стены, снова заполнил комнату. С этим пришлось смириться. На фоне окна должна была появиться фигура Мориса, и даже слабый свет смог бы ее обнаружить. Опасность того, что снизу француза могли увидеть стражники, была ничтожно мала. Однако и случайного взгляда, брошенного на пленника, вылезавшего в окно, было бы достаточно, чтобы вся затея окончилась крахом.

Ждать, когда потухнет последнее полено, им пришлось целых два часа. Пленники почти не разговаривали друг с другом. То, что надо было сказать, уже давно было сказано. Напряжение, которое всех охватило, буквально чувствовалось кожей. Молчание не нарушала даже Беатриса. Вместе с Элоизой она сидела на корточках у камина и протягивала замерзшие руки к углям. Мысли сестер можно было прочитать по их лицам. Страх за Мориса, который мог сорваться и погибнуть, и желание не пустить его к окну боролись со страхом за собственные жизни и надеждой на то, что вопреки доводам здравого смысла эта затея удастся, что они снова обретут свободу и будут спасены от таинственных приверженцев зла, которые гнались за ними как свора голодных легавых собак.