Покрасневшая Беатриса тут же встала со скамеечки у койки.
Продолжая делать вид, что он не заметил ничего необычного, Герольт продолжил:
— Ну и прекрасно. Вы тоже сразу все и узнаете.
Морис овладел собой быстрее, чем Беатриса.
— Что случилось, Герольт? — осведомился он.
— Хорошая новость! Наше плавание скоро закончится. Матрос с главной мачты увидел берег Франции, — сообщил немец. — Подойти к Марселю до наступления ночи мы не успеем, но на рассвете корабль будет уже в гавани. Вскоре под ногами у нас будет твердая земля!
— Рад это слышать, — сказал Морис, а затем добавил с улыбкой: — Хотя во время болезни за мной так ухаживали, что я смог бы продержаться на борту еще несколько дней.
Румянец на лице Беатрисы после этих двусмысленных слов густо побагровел.
— Слава богу, завтра это мучительное плавание закончится! — воскликнула она. — Элоиза об этом знает? Нет? Пойду скажу ей. Как же она будет рада!
И, опустив глаза, девушка выскользнула из каюты.
Герольт закрыл дверь и присел у койки. После того что он услышал, стоя в коридоре, у него не осталось сомнений: пора задать французу несколько неприятных вопросов. Расспрашивать Мориса ему не хотелось, но он знал, что обязан так поступить и что разговор этот нельзя больше откладывать на потом.
— Сегодня ты выглядишь намного лучше, друг мой.
— Почти цвету, не правда ли? — рассмеялся Морис. — Заботы милой юной женщины действительно могут творить чудеса.
— Раз ты заговорил о Беатрисе, скажи, не приходило ли тебе в голову, что ты играешь с огнем?
Морис удивленно поднял брови.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Думаю, ты прекрасно понимаешь меня, — ответил Герольт. — Или ты действительно считаешь, что я не замечаю, как Беатриса строит тебе глазки и тем чрезвычайно тебя возбуждает?
— Ты нас подслушивал! — сказал Морис. — Признавайся!
Герольт не хотел лгать. Он пожал плечами.
— Я не подслушивал, но случайно услышал конец вашего разговора. Но я и без него давно заметил, что между тобой и Беатрисой происходит нечто такое, что…
Герольт запнулся.
— …что недопустимо для тамплиера и хранителя Грааля. Ты это хотел сказать, не правда ли?
— Да, что-то в этом роде, — кивнул Герольт. — Не пойми меня превратно, Морис. Я прекрасно понимаю, что такая привлекательная девушка, как Беатриса, не оставила тебя равнодушным, и ты…
— Правда? — спросил Морис. — Ты и это обнаружил?
Герольт сделал вид, будто не заметил насмешку.
— Но мы стали хранителями Грааля. А это предполагает, что своей тяжелой и священной службе мы будем отдавать все силы. Для тебя и для нас становится, наконец, опасной твоя неопределенность. Понимаешь ли ты, какому делу обязан отдавать себя целиком, без остатка? Меня волнует только это. Если бы волновало что-то другое, я, поверь, не завел бы этот разговор. Мне совсем не хотелось обидеть тебя. Твоя дружба значит для меня слишком много.
Морис долго молчал. А затем подавленно произнес:
— Я тоже не вижу никакого подвоха в том, что ты вызвал меня на откровенную беседу. Хорошо, что ты об этом заговорил. В последние дни у меня было много времени, чтобы все это обдумать. И должен признаться, мной овладело серьезное сомнение. Готов ли я на самом ли деле к службе хранителя Грааля? Достаточно ли я созрел духом?
— Какую ерунду ты говоришь! Конечно, созрел! — воскликнул Герольт, пытаясь скрыть смущение. — Если ты имеешь в виду историю с кубом, то это неразумно. Ведь ты не можешь отвечать за поступки, совершенные в бреду. Тебе надо просто забыть об этом, Морис.
— Правда? Ты действительно уверен в этом? А я нет, — задумчиво ответил его друг. — Возможно, я сделан не из того материала, из которого должен быть сделан стойкий рыцарь Грааля. Ты и сам знаешь, что я все еще питаю слабость к женскому полу. Эта страсть не покинула меня, хотя я тамплиер.
— Никто из нас не свободен от страстей, — возразил Герольт. Он тут же вспомнил о том утре в пустыне, когда его взгляд упал на полуобнаженную грудь Беатрисы. У рыцаря чуть не закипела кровь от чувства, охватившего его тогда. — Главное, что мы знаем о них и не поддаемся им.
— Верно. Но с тех пор, как мне повстречалась Беатриса, я себя постоянно спрашиваю: хватит ли у меня сил сохранить обет воина-монаха? — сказал на это Морис. — Обещание быть бедным мне сдерживать легко. До этого я в мгновение ока потратил все свое состояние на вино, игру и доступных женщин. — На лице Мориса заиграла лукавая улыбка. — Слушаться старших мне уже гораздо труднее. Потому меня и выгнали из монастыря, еще когда я был послушником. Но обет целомудрия с самого начала оказался для меня самым тяжелым. И сейчас мое… мое чувство к Беатрисе смущает меня все больше и больше.
Читать дальше