Леонид Глыбин - Дангу

Месяц назад Лхоба в третий раз стала матерью. Она родила мальчика. И вот теперь бхут, злой дух, навсегда отнял его. А может быть, на нее рассердился сам владыка Нга? Она совсем остановилась, позабыв о всякой опасности, и потихоньку жалобно завыла, покачивая ребенка. Ее материнское сердце было безутешно. Она снова и снова перебирала в памяти все, что произошло…

Вангди вел свою семью по мостам из слежавшегося снега над рекой, стекавшей с перевала. Иного пути здесь не было. Слева и справа вздымались непроходимые скалистые стены ущелья. Снежные мосты перемежались открытыми участками реки. Дождь и мокрый снег хлестали не переставая. Лхоба с ребенком на руках шла за старшими детьми. Новорожденный крепко держался за шерсть на груди матери. Идти было трудно. Ноги проваливались по колено. И муссон сделал свое дело: раскисший от дождя снег не выдержал, очередной мост рухнул, и Лхоба полетела в реку. Она не умела плавать, как и все представители ее рода. Чху — вода была священна и загадочна для этих существ, так же как и ме, огонь. Недаром их родич и владыка Нга олицетворял обе эти могущественные стихии.

К счастью, река здесь оказалась не слишком глубока. Поток протащил Лхобу несколько десятков метров, перевернул раз-другой и, ударив о камни, выбросил на берег. Она отделалась ушибом руки да небольшой раной на голове, но ее дитя, маленький ребенок, недавно вошедший в этот мир, уже не дышал.

Лхоба обхватила ребенка руками и начала вдувать воздух ему в рот. Когда это не помогло, она шлепнула его несколько раз и начала раскачивать вверх и вниз. Все это было привычно для нее. Очень часто их дети рождались мертвыми, и, чтобы пробудить в них жизнь, все женщины ее рода, да и она сама, совершали эти манипуляции. Ребенка надо было заставить сделать первый вдох. Она хорошо понимала, что здесь нельзя терять ни минуты, и лихорадочно работала.

Лхоба уже не переставая трясла младенца, то прижимая к себе, то отстраняя, с надеждой всматриваясь ему в личико. Оно было безжизненно. Она пальцами открыла мальчику веки, но как только убрала руку, глаза снова закрылись. Все было напрасно.

Подбежавшие дети и Вангди недоуменно смотрели на Лхобу, не зная, что предпринять. Появление на свет новорожденного, первые месяцы его жизни всегда вызывали у этих существ, особенно у мужчин, какое-то боязливое почтение. Окружив Лхобу, Вангди и дети делили свое напряженное внимание между ней и ребенком. Их темные, лохматые, остроголовые, мокрые от дождя фигуры с неестественно длинными руками и слегка согнутым вперед туловищем резко выделялись на белом снегу. Они ожидали. Быстро наступала темнота, а буйство муссона не утихало…

Вдруг в затуманенное сознание Лхобы ворвался громкий крик: «Гьяль-бо-тсе!»

Она очнулась от воспоминаний, судорожно сжала мертвое тельце, с которым было так страшно расставаться, и двинулась вперед.

Это кричал Вангди, и его крик означал, что он нашел еду: заросли ятрышника и душистого щитовника, корни и клубни которых очень вкусны.

Солнце уже перевалило зенит, когда все, кроме Лхобы, насытились. Дети тут же затеяли игру, ведь дети есть дети во всякой семье, они быстро забывают неприятности. Отойдя немного в сторону, девочка, которую звали Ямсо, нашла среди скал несколько карликовых кустов шиповника, усыпанных красными ягоддами, и начала чмокать губами озорно поглядывая на своего брата Зука. Вскоре они оба уже играли в прятки среди камней. С радостными криками Зук метнулся за обломок скалы и затаился, а Ямсо бросилась за ним. Отыскав брата, она накинулась на него, визжа и царапаясь. Но через минуту притянула его к себе, сжала в тесных объятиях и начала лизать Зуку шею.

Вангди между тем, поглядывая время от времени на резвящихся детей, приказал Лхобе бросить мертвого ребенка, которого та по-прежнему прижимала к себе одной рукой, другой отправляя корни вырванных растений в рот.

Она начала его раздражать. Смерть сородича всегда означала для этих существ одну из реальностей окружавшего мира. К умершему они относились спокойно и просто, мужчины во всяком случае, мертвый бесполезен, поэтому он должен быть забыт, мужчины ведь не давали новой жизни, а наоборот, отнимали ее: у врагов, которые нападали, у других мужчин, которые пытались отнять женщин, у животных, которых нужно было съесть, чтобы не умереть с голоду. Это обыденное дело, реальность, над которой не задумываются. Чувства материнской любви и заботы о грудных детях им были совершенно непонятны. Иное дело, когда дети вырастали и их нужно было научить охотиться, строить гнезда, защищать себя.