За борьбой наблюдала вся улица: деды, отцы, матери, сестры, братья. Даже устанавливали призы разные для победителей. Когда противник Солтана положил его на лопатки, Абдул потемнел, нахмурился. Его-то самого никто в ауле никогда не побеждал в борьбе. Сыну он сказал всего одно слово: «Домой!» Шел Абдул за мальчиком молчаливый, ударяя временами об землю своей плеткой. Дома Абдул так же молча отхлестал Солтана по ногам, которые не удержали его во время состязаний. Вот и все.
Матери еще не было дома. Во дворе под сосновым бревном Солтан нашел ключ. Поел хлеба со свежими сливками и сел за арифметику, которая ему так трудно давалась. Просто она его не любила. А сегодня вообще ничего с ней не получалось, голова была занята не ею, а тем, что же будет вечером.
Потом он накормил кур кукурузой, собаке переменил воду в чашке; посмотрел теленка, который спал на траве, уткнувшись черным носиком в пах.
День никак не кончался, хотя тень от Солтана уже падала косо.
Солтан вышел за ворота и стал смотреть в сторону конезавода: не идет ли отец? Но отца все не было.
По каменистой улице приближался, лениво брел тот, кого и видеть противно, – Богатырь. Сердце заколотилось у Солтана от гнева. Он закрыл глаза, чтоб не видеть ишака, и скрылся во двор. Сел верхом на кожаное отцовское седло, которое лежало под навесом, взял хворостину и стегал, стегал седло, а заодно и ноги свои, считая, что скачет верхом. Он был так увлечен, что не слышал, как открылась калитка и мать пропустила вперед себя Богатыря. Мать окликнула сына и начала журить его:
– Несчастный ослик стоит и ждет у калитки, пока ему откроют. А ты и не видишь…
Солтан подбежал к матери, взял у нее свертки с покупками, корзину, стараясь не смотреть в сторону этого противного ишака, которого и жалеть-то не стоило.
Мать вытащила из кармана длинную конфету в красной бахромчатой обертке и дала сыну. Солтан аккуратно развернул один конец обертки и начал сосать конфету, поднимаясь в дом по каменным ступенькам.
Мать разложила покупки и взялась готовить ужин. Запылали смолистые дрова в очаге летней комнаты во дворе. Казан с водой покачивался на очажной цепи. Дрова затрещали, длинное пламя поднялось по цепи (Солтану показалось, что оно взбирается по кружочкам черной цепи, как по ступенькам), и вскоре крышка казана стала подскакивать шумно, весело.
Мать насыпала в деревянное корыто кукурузную муку, обдала ее кипятком, замесила тесто, обеими руками долго мяла его, потом выложила на сковородку, нарезала треугольничками. Затем накрыла сверху другой сковородкой и зарыла в жар. А еще она сделала лепешку и зарыла ее рядом со сковородкой прямо в угли, потому что отец любит, когда хлеб немножко в золе. За всем этим наблюдали Солтан и огромный черный кот, тоже усевшийся у очага. Солтан сосал конфету, а кот не был ничем занят и наблюдал за приготовлением ужина злыми глазами.
Налив в корыто воды и выскоблив его, мать все это вылила в ведро и сказала:
– Добавь сюда еще муки, отнеси ослику, пусть поест.
«Ослик он и есть, а никакой не Богатырь, – подумал Солтан. – Не буду я его поить и кормить! »
– Ты не слышал, что я сказала?
– Слышал.
– Ну так отнеси. Он ведь, наверное, ждет, глаз не отрывает от дверей.
– Пусть себе ждет.
– Это как же так? – посмотрела мать на сына, перестав перебирать рис.
– Так…
– Что значит «так»?
– Так – это так.
– Что, он тебя обидел?
– Чтоб он меня обидел?! – вскочил Солтан. – Чтоб ишак меня обидел?
У него чуть не брызнули слезы из глаз и голос задрожал.
Мать поняла, что с ним что-то неладное. Ее черные глаза не мигая смотрели из-под длинных ресниц на сына. А тот, чтобы скрыть слезы, пулей вылетел из комнаты, скатился со ступенек и наткнулся на Богатыря, который и в самом-то деле стоял у крыльца в ожидании кормежки. Пожалуй, Богатырь-то и спас Солтана: не стой он там, мальчик, споткнувшийся на самой нижней ступеньке, расквасил бы себе об землю свой горбатый нос, которым гордился. Отец всегда говорил Солтану, что нос его точь-в-точь дедушкин, а как же не гордиться таким носом, если дедушка – это был дедушка: говорят, кидал на состязаниях камень дальше всех, скакал верхом лучше всех!
Солтан отпихнул ослика, который удержал его от падения. Рукавом белой рубашки вытер слезы. И сел рядом с рыжим, лохматым, большеголовым волкодавом. Пес лежал свернувшись и безразлично поглядывал на своего взволнованного друга.
Мать выглянула, но не стала задавать вопросы сыну, видя, что он старается по-мужски скрыть свое состояние. Она сама покормила ослика.
Читать дальше