Джеймс Купер - Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

— Козодой — приятная птица: у него мягкий и печальный голос,— отозвался Давид.— Впрочем, поет он слишком отрывисто и не в такт.

— Ну, что ж, раз вам нравится его свист, пусть он и будет сигналом,— согласился разведчик. — Итак, запомните: если вы три раза подряд услышите свист козодоя, вам следует прийти в кусты, где, по вашему мнению, прячется эта птичка...

— Погодите,— прервал его Хейуорд.— Я иду с ним.

— Вы? — изумленно вскричал разведчик.— Вам что, надоело видеть восход и закат солнца?

— Давид — живое доказательство того, что даже гуроны могут быть милосердны.

— Да, но Давид умеет драть глотку так, как это не удастся ни одному человеку в здравом уме.

— Я тоже могу разыграть роль безумца, дурачка, героя, словом, кого угодно, лишь бы вызволить из плена девушку, которую люблю. Не возражайте — я все равно поступлю так, как решил.

С минуту Соколиный Глаз молчал, остолбенело глядя на молодого человека. Но Дункан, который из уважения к опыту и заслугам разведчика до сих пор беспрекословно повиновался ему, теперь заговорил тоном старшего, да так повелительно, что противоречить ему оказалось немыслимо. Он заранее отмахнулся от всех возможных возражений и затем, уже более спокойно, продолжал:

— Вы можете изменить мою внешность — переодеть меня, даже раскрасить,— одним словом, превратить в кого угодно, хоть в шута...

— Разве такому, как я, подобает изменять внешность человека, созданного могучей дланью провидения?— недовольно буркнул разведчик.— Но, посылая войска в бой, вы, надеюсь, из предосторожности уславливаетесь хотя бы о сигналах и местах стоянок, чтобы те, кто сражается на вашей стороне, знали, где и когда они могут встретиться со своими?

— Послушайте,— перебил Дункан.— Вам уже известно от преданного спутника пленниц, что эти индейцы принадлежат к двум разным племенам, а может быть, и народам. У одних, тех, кого вы считаете ветвью делаваров, живет девушка, которую вы называете Темноволосой; младшая же ее сестра, несомненно, находится во власти наших врагов-гуронов, и выручать ее надлежит мне — по годам и по положению. Поэтому пока вы с вашими друзьями будете вести переговоры об освобождении старшей, я вызволю младшую или умру.

Глаза молодого человека сверкали отвагой, и весь он словно вырос под влиянием нахлынувшего возбуждения. Как ни хорошо знал Соколиный Глаз хитрость индейцев, как ни ясно виделись ему все опасности подобного предприятия, даже он не представлял себе, какими доводами воспрепятствовать внезапной решимости Хейуорда. Вероятно, в плане молодого человека было нечто импонировавшее его собственной отважной натуре и тайной склонности к безрассудным затеям, которая росла в нем вместе с опытом, пока наконец опасность и риск не сделались для него первым условием наслаждения жизнью. Как бы то ни было, настроение его резко изменилось, и вместо того, чтобы оспаривать план Хейуорда, разведчик решил содействовать ему.

— Ладно,— с добродушной улыбкой уступил он.— Уж раз олень направился к воде, надо не гнаться за ним, а упредить его. У Чингачгука с собой не меньше разных красок, чем у офицерской жены, которая пишет с натуры на бумажку, да так, что горы похожи на коп-«ы прелого сена, а до неба рукой дотянуться можно. Сагамор тоже умеет ими пользоваться. Садитесь-ка на бревно, и, клянусь жизнью, он живо превратит вас в шута, а вам только это и нужно.

Дункан повиновался, и могиканин, внимательно прислушивавшийся к разговору, охотно взялся за дело.

Многолетние познания в виртуозном искусстве раскраски помогли ему быстро и ловко превратить лицо молодого человека в фантастическую маску, узоры которой считаются у туземцев символом дружелюбия и веселости. Он тщательно избегал линий, которые могли быть сочтены признаками затаенной воинственности, и, напротив, старательно выводил приметы, свидетельствующие о благорасположении. Одним словом, он пожертвовал всеми атрибутами храброго воина ради облика шута и потешника. Подобные люди — не редкость среди индейцев, а так как одежда жителя лесов и без того уже сильно изменила внешность Дункана, у путников были все основания надеяться, что молодой офицер при его знании французского языка сойдет за шарлатана из Тикондероги, бродящего по землям союзных дружественных племен.

Когда раскраска была сочтена удовлетворительной, разведчик дал майору дружеские наставления, уговорился с ним насчет сигналов и назначил место встречи на случай, если все пройдет успешно. Прощание Манроу с его молодым другом было более печальным и трогательным, хотя полковник покорился разлуке с таким равнодушием, какого этот пылкий и честный человек никогда бы не проявил, будь он не столь угнетен и подавлен. Разведчик отвел Хейуорда в сторону и сообщил, что намерен оставить ветерана в каком-нибудь безопасном месте на попечении Чингачгука, а сам вместе с Ункасом отправится на разведку к племени, которое они имеют основание считать делаварским. Затем он еще раз повторил свои наставления и заключил с теплотой и торжественностью, глубоко тронувшими Дункана: