Саймон Скэрроу - Меч и ятаган

— Да, сир.

— Я мог бы потребовать с тебя слово, но мне не хочется ставить тебя в положение, в котором ты ради своих животных позывов рискуешь поплатиться душой. — За такой отзыв о своих чувствах Томас ощутил секундную вспышку гнева. — А потому, — продолжил ла Валетт, — я просто приказываю тебе не приближаться к Марии ди Веничи до тех самых пор, пока брат не увезет ее с острова. Держись в стороне и от нее, и от дома, где она пребывает. Это понятно?

— Понятно.

— Ну вот и славно. — Ла Валетт, щерясь в улыбке, потянулся и расправил плечи, как после длительной физической работы. — Я доведу это до ее сведения, и поставим на этом точку.

«…Где же она? Почему все нейдет?» — мучился неизвестностью Томас. Ведь она получила его записку и ответила, что придет, даже несмотря на предостережение ла Валетта. Что могло ее задержать? Переменчивость сердца или же что-нибудь еще? «Господи, уж лучше б что-нибудь еще», — взмолился мысленно Томас и устыдился, что испрашивает Божьего соизволения на то, что другие сочли бы по меньшей мере кощунством.

Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.

— Что тебя так долго удерживало? — спросил наконец Томас.

— Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.

— Видно, не без оснований, — подтрунил Томас.

— Посмейся еще мне! — шутливо пихнула его в грудь Мария. — Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.

Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.

— Что случилось? — спросил он, отстранясь.

Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.

— Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.

— Значит, тем более, — попробовал отшутиться Томас, — надо использовать оставшееся время с наилучшей пользой.

— Мы уж и так напользовались им сверх всякого благоразумия, — нервно заметила Мария.

— К черту благоразумие. Если и идти на поводу, то только у желаний своего сердца.

— Дурачок ты, — накренив голову, тихо сказала она. — Милый, милый дурашка. Вдумайся: кто мы, как не шестеренки в непостижимо огромном, сложном механизме? И крутимся по его запредельной, насылаемой откуда-то свыше прихоти. Нам и слова никакого не отводится.

— А вот и отводится, — с каким-то детским упрямством возразил Томас. — Захотим — уедем с Мальты. Вот возьмем и сбежим.

— Интересно куда?

— Да хоть ко мне в Англию.

— В Англию, с Мальты? Как? Или ты думаешь похитить корабль с такой же легкостью, как похитил мое сердце?

— Насколько мне помнится, не похищено оно было, а взято на абордаж. И притом добровольно. — Томас потер подбородок, взвешивая положение. — Можно проникнуть на борт какого-нибудь купеческого корабля, доплыть на нем до Франции, а там уже своим ходом.

Слова его звучали так наивно, что впору рассмеяться самому. Марии, понятно, тут же хватятся, а когда окажется, что вместе с ней исчез и он, последствия представить проще простого. Девушка состоит под охраной Ордена. И такой вопиющей нерадивости, разумеется, никто не допустит. В погоню за любым вышедшим с острова кораблем будет отряжена быстроходная галера, и на беглецов, схваченных и доставленных обратно в тот же день, падет гнев Великого магистра. Все это так, но примириться с мыслью о расставании с Марией было ох как непросто.

— Все равно, — с хмурым упорством произнес Томас, — я тебя не брошу.

— Да куда ты денешься, — раздался неожиданно голос из темноты. — Бросишь, причем раньше, чем ты думаешь.

Они разом обернулись на звук. На расстоянии нескольких шагов в мертвенном лунном свете виднелся силуэт, держащий руку на рукояти меча. А за ним стояли еще несколько.