Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год

– Ну вот, – сказал Розен, – я же говорил, что Крещение, а никаких крещенских морозов. – Он будто бы не расслышал того, что сказал отец Илларион. – Клешня! – позвал Розен.

Из сеней высунулось лицо денщика.

– Что там с обедом, наконец! Заставляете ждать, сукины дети!

– Сию минуту, ваше высокоблагородие, первое уже почти готово, говядинка жестковата, надобно ей провариться, а закуски через секунду будут поданы.

– И вот ещё что, – сказал ему полковник, – пусть приведут пленного! Вы не против, господа?

Офицеры закивали, они были не против, это был первый пленный их полка. До этого тоже были пленные, много, но полк наступал, и пленные оставались в тылу. Сейчас полк стоял.

– А то негоже, господа, как я думаю, хотя и унтер-офицер, полковой писарь, мы же не допрашивать его будем, в конце концов… А стакан пунша ему налить! Пусть даже не крещенский мороз. Чтобы до утра не замёрз.

– Я уже дал команду, господин полковник. – Это сказал вошедший за Клешнёй командир № 1-го эскадрона Вяземский: – Сейчас его приведут, он со вчерашнего дня пытается что-то сказать.

Клешня согнулся, он был одет в папаху, солдатскую рубаху и штаны, на погонах был витой кант добровольца, однако по повадке ни дать ни взять половой из какого-нибудь московского или тверского кабака.

– Только полотенца на локте не хватает, – шепнул один офицер другому, именно шепнул, хотя все офицеры полка держались одного мнения, и не зря – нижний чин Сашка Павлинов был москвич по рождению и действительно подавальщик из трактира Тестова, что на углу площадей Театральная и Воскресенская, в ста шагах от Красной площади. По своему охотному желанию он был взят на службу в драгуны, но был выписан из строя, потому что или ростом оказался слишком высок, или имел неправильное строение скелета и сбил холки трём строевым лошадям. Писарь донёс командиру, что Павлинов по этому поводу горюет и что он московский половой, и полковник предложил ему место денщика. Это было вовремя, потому что прежнего денщика ранило шальной пулей, и он был отправлен на лечение в тыл. Прослужив три дня у полковника, Сашка ощутил себя хотя и не героем, каким хотел стать, но на месте. Ему было стыдно за испорченных боевых коней, но и собственного копчика тоже было жалко.

Для похорон погибших во вчерашнем бою гробы с их телами вынесли из риги, и № 2-й эскадрон занял её. Пленному германцу отвели угол. До взводного Четвертакова довели приказ доставить пленного к командиру. Четвертаков подозвал ближнего драгуна и дослал патрон в патронник. Германец сидел в своём углу, он сверху накинул шинель, а под себя сгрёб сено. «Ох и зажрут его», – подумал Четвертаков про пленного германца и блох, которые наверняка уже нацеливались на свою жертву.

– Вставай, немчура, иди за мной! – махнул он рукой и повернулся к воротам риги.

– Ja, gut, natürlich! Marsch-Marsch! – обрадовался пленный, вскочил, стряхнул сено и стал надевать в рукава шинель. Он был высокий, крепкий, с ясными глазами и чистым лицом, румяным, как у девицы с мороза. – Ich möchte Ihnen sagen, Ihr Kommandant…

Четвертаков оглянулся на слова пленного, а потом посмотрел на шедшего рядом драгуна и спросил:

– Понимаешь, чего он балабонит?

Драгун хмыкнул и сплюнул:

– Куды нам?

– Вот и я думаю! – Четвертаков повернулся к пленному: – Погодь, не балабонь, ща доставлю тебя куда надо, там всё и обскажешь!

– Ja, gut! Marsch-Marsch! – сообщил пленный и стал похлопывать себя по плечам.

– У-у! Немчура! – притворно замахнулся Четвертаков, но пленный не испугался и не обиделся.

– Marsch-Marsch! – повторял он нетерпеливо и улыбаясь. – Kommandant!

А Четвертаков и не хотел его обижать, и пугать не хотел. Он понимал, что идёт война. Конечно, его друга Сомова жалко, но у каждого своё счастье или несчастье, а германца обижать нельзя, он пленный. С другим германцем столкнулся Четвертаков под Гумбинненом и под Лодзью, но тот германец был вооружённый, и его было много. За эти столкновения Иннокентий Четвертаков первым в полку получил солдатскую серебряную Георгиевскую медаль.

Около избы командира № 2-го эскадрона он увидел Клешню.

– Доложи их высокоблагородию, што пленный доставлен.

Клешня кивнул, ушёл в дом, через секунду выглянул и махнул германцу.

– Ну вот! – сказал Четвертаков сопровождавшему драгуну. – Сдали с рук, можно итить вечерять. А?

– Так точно, господин унтер-офицер! – ответил драгун.

Клешня препроводил пленного:

– Битте-дритте, хер!

– Was?

– Нас, нас! – Клешня шагнул в сторону и легонько подтолкнул германца, тот переступил порог и оказался в ярко освещённой светёлке, перед офицерами. Он растерялся и замер.