Евгений Анташкевич - Освобождение

– Ну! Брехастый! Молчи, кому сказал! Э-э-эх, жисть – колесо… твою м… – выругался мужик на втором этаже, и через открытую форточку стало слышно, как он захрапел.

Тени поднялись по лестнице, бесшумно отворили дверь и вошли, послышалось барахтанье, но оно быстро смолкло, окна осветились и сразу погасли. Тени, неся что-то тяжёлое, спустились, вышли через калитку, свалили длинную, в человеческий рост, завёрнутую поклажу в телегу и исчезли в темноте. Возница снова замурлыкал песню, телега, грузно заскрипев колёсами, повернула на восток и скрылась на улице, параллельной Амуру…

В конце документа Степан прочитал подпись:

«Ст. оп. уп. 1 отдела УНКВД СССР ДВК

Капитан Чжан Вэнсянь».

Он посмотрел на соседа:

– Это всё?

Саньгэ пожал плечами:

– Это фсё! Только ходзили – три раз. Первый раз не полуцился. Один свой, исё в лодке дабяньла.

– Чего? – не понял Степан.

– Циво-циво! Говна штаны клади. Трусы оказался!

– Трус по-нашему будет! – уточнил Степан.

– Ну, твоя умный, капитана! – Саньгэ затянулся. – Второй раз два ноць засада сидел. Его не присол. Потом толька, на трети рас! Твоя справка цитала? Вот!

– И как он?

– Его снацяла молцяла, только весь белый был. Не верил, цто мы его из самый Сахаляна укради. Говорил, что мы японск провокатор, что проверяем. Пришлось по Хабаровск катай: в окно вокзал видел, утёс видел… только тогда поверил. А так молцяла. Ругайся шыбко!

– Молодцы! – задумчиво произнёс Степан. – Ловко вы его! А я думал только мы там, на западном, туда-сюда бегай. – Он отодвинул бумаги: – И чё, братка? И твоя там был?

Саньгэ оторвался от бумаг и хмыкнул:

– Твоя неумный, капитана. Цитай мо еси! Моя был. Как не был?

– И чё, ты его прям-таки через весь Сахалян в телеге до самого Амура катил? И он даже не шелохнулся?

– Сыбко пьяный был, и баска болел – пистолет, руцька сибка цизолый. Ни цё не помнил, только Благовесенске оцюхался.

– Да-а! Смелый ты, братка, – протянул Степан. – Ну а как бы япоши тебя сцапали да на крысу посадили?

– Снацяла поймай, потом на крысу сади! А я несмелый. Твоя, братка, – смелый, парасутом прыгай. Моя никогда бы не смог.

– Смог бы, чё не смог!

– Не! Не смог бы. Сыбка высака и холана. Ветер сыбка ухи ДУЙ!

Степан задумчиво посмотрел на Саньгэ и спросил:

– Сань, а Сань! А ты чей-то на китайса-матайса заговорил? Ты по-русски-то лучше моего всегда писал. Пятёрочник хренов!

Капитан улыбнулся загадочной улыбкой восточного человека, достал из стола «казённую», обил о край стола сургуч и налил в стаканы.

– Лягушку помнишь? – спросил он на нормальном русском языке, без китайского акцента.

– Ха! Это как мы с тобой познакомились-то? Кому рассказать!.. Такое разве забудешь?

– А чё ты в тот день в школу не пошёл?

Степан взял стакан:

– А ты сам чё там делал, так далеко от твоей прачечной?

Саньгэ разрезал головку лука и разломил пополам хлеб.

– Завтра к начальнику отдела бы ещё не ходить!

Они чокнулись и выпили.

– А ты иди сразу ко мне сюда в подвал! – Степан хрустнул луковицей. – Ты не ответил на вопрос!

Капитан долго занюхивал водку хлебом и манжетой гимнастёрки, потом луком и вытирал слёзы.

– Отвечу, дай закусить! – Он достал папиросы. – Отвечаю в обратном порядке: сначала мне надо будет подняться к начальнику, подписать документы на вашу экипировку, разные там гражданские штаны и рубашки, и второе – в тот день я уже отнёс стираное бельё и возвращался домой, а ты её мучил.

– Да, было дело, – задумчиво произнёс Степан.

В тот день Стёпка отлынивал от последнего урока. Второклассник, он уже понял, что в конце последней четверти ничего нового не произойдёт, что все свои «уды» он получил, «неудов» у него не было, и если он в этот майский солнечный день прогуляет последний урок, то ничего дурного не случится, уже просто не успеет случиться; отца дома не было, он на работе, а мамка не заметит.

Он сидел на корточках, прижав коленками к груди матерчатую сумку со школьными тетрадками, и сорванной веткой с болтавшимся на самом конце единственным листиком гонял лягушку. Лягушка прыгала к воде, и Стёпка хлопал у нее перед носом, тогда она прыгала в обратную сторону, и Стёпка снова хлопал у неё перед носом, и лягушка снова прыгала, но уже опять к воде. Это развлекало его, он знал, что, если лягушка допрыгает до воды, она исчезнет в мутной весенней Плюснинке, и ему ничего не останется, как разогнуть колени, закинуть сумку за плечо и по шаткой деревянной лестнице подняться домой, а чё там? А там маленькая сестрёнка, которой надо вытирать сопли, мамкина суета и никакой жизни – одни заботы!