Анатолий Дьяконов - Андрюшка Сатана

Председателю N-ского уисполкома Свистуновская банда организованно покушалась на жизнь ответственных работников волости точка можно ждать выступления точка пришлите отряд.

Гурда взял бумажку, зашел домой, вынул из сундука отнятый у беляка на Дону наган и верхом поехал на завод подавать телеграмму. Подавая, велел переписать:

Председателю N-ского уисполкома Свистуновская банда организованно покушалась на жизнь партейных и ответственных работников волости точка можно ждать нападений точка срочно пришлите отряд всех родов войска с пулеметами точка председатель Среднинского волисполкома коммунист и буденовец Семен Гурда.

На селе пошли разговоры, что бандиты охотились на Гурду с учительшей. А Гурда в ус не дует. Заткнул за пояс наган, начал учить на палках десяток-другой парней ружейным приемам и чаще грозил кулаком по направлению к Стрижевскому лесу:

– У-у, сукины сыны! Погодите! Разделаюсь!

Никто на селе не знал, как настоящая фамилия Андрюшки. Звали его просто: Андрюшка Сатана. Был мужик непутевый, и изба его, уткнувшаяся одним боком в край оврага, была тоже непутевой: покосилась, окна с выцветшими стеклами, а на крыше бархатом зеленел мох. Андрюшка – большой лентяй. Летом удит рыбу или ходит на завод возить уголь, а больше лежит на лужайке перед кладбищем и смотрит вверх, в синеву безоблачную. Зимой шатается по Стрижевским лесам с тяжелой старой одностволкой и стреляет зайцев. Говорили, что он лют во гневе, но сердитым его не видели: то пропадал неделями, а то сидел у своей милой – краснощекой курносой вдовы Настасьи, за которую, болтали, Андрюшка может и скулу своротить и ребра пересчитать.

Все знали о любви Андрюшки к Настасье и втихомолку смеялись над ним. А Настасья Андрюшку поедом ела. Станет невтерпеж Сатане, нахмурится тогда и уйдет на завод или в Стрижевские леса, – Настасье скучно: ждет непутевого, сидит на крылечке и семечки щелкает.

Жила Настасья на задах у исполкома.

Чем существовал Андрюшка, – никто не знал. Живет себе, никому не мешает, и ладно. Настасью – ту видно: работает хорошо, молодая, здоровая, ядреная, только замуж не торопится. Поп пробовал говорить ей о соблазне такой жизни.

– Вы, батюшка, сами не соблазняйтесь, а я никого не соблазняю, – смеялась Настасья, и поп прикусывал язык.

Но Гурда на то и председатель, на то и с Буденым воевал, чтобы нет-нет да и пройтись мимо Андрюшкиной избенки: что, мол, за человек Сатана? Зачем по неделям пропадает?

А к Сатане в избу заезжали ночевать двое: по одеже – мужики, а по облику – городские. Тогда Сатана уходил к Настасье.

– Што ли, опять приехали? – спрашивала Настасья.

– Опять.

– По што они ездят?

– А кто ж их знает?

– Зачем же ты их пущаешь?

– А мне што! Отночуют, – уедут.

– А может, какие дурные?

– А мне што! Они сами по себе, а я сам по себе.

– Смешной. Да ведь тебе и попасть за это может!

– Стрекочи, сорока. За што попасть-то! Не больно я краденым торгую. Не попадет.

– Мотри, Андрюшка, плохо не было бы.

– Не будет.

Гурда – любопытный мужик. Ходил, ходил мимо Андреевой избенки да и зовет к себе Сатану.

– Сатана, скажи-ка, что у тебя за люди останавливаются?

– А это Романовские.

– Какие Романовские?

– Демидовской помещицы сыновья.

– А кто они такие?

– Почем я знаю!

– Ну, кем были?

– Не то офицера, не то в городе учились.

– Что они у тебя делают?

– Отночуют, – уедут.

– Может, к ним кто-нибудь заходит?

– Почем я знаю! Может, – ходют, а может – и нет. Я завсегда как приедут, к Настасье ухожу.

Гурда пытливо смотрел на Сатану. А тот равнодушно разглядывал засиженный мухами плакат о займе, криво налепленный ржаным мякишем на стену исполкома. Вечером Гурда жаловался учительнице, что Сатана не внушает ему доверия, и взял его на заметку.

Свистунову донесли, что Гурда послал телеграмму о присылке отряда. Гурда не скрывал, а соглядатаи да посланцы проведали. Свистунов теребил бороду и крепко ругался. Приходил Ерофеев жаловаться.

– По-моему, собственно, надо уходить. Ребята засиделись. Жратвы мало. Дозоры балуют. Дисциплины с этим преступным елементом не установишь. Самогон хлещут. Должно, сами варют, а может, из Среднина достают. Мужики к нам, собственно, тылом повернулись. От добра добра не ищут. Пойдем в другой уезд.

Свистунов теребил бороду.

– А Гурда?

– Мать твою за ногу! О Гурде-то я, собственно, и забыл. Жаль, тогда промахнулся, а то ушел бы Гурда по Гурдиной дорожке.