Аркадий Крупняков: Москва-матушка

- Змея эта... разлучница... Ордынка...

Наташка заголосила и побежала к Марфе.

Великий князь перед этим уехал в Волоколамск. Были у него там неотложные дела, да и заодно думал он охотой себя потешить.

11о в лесу было еще сыро, охота не удалась, да и вселилась в душу князя какая-то тревога, предчувствие беды. Прервал он охоту и по­скакал в Москву.

Когда подъехал к Брусяной избе, понял, что предчувствия были не напрасны. По сенным высоким лесенкам бегали какие-то люди, н раскрытых окнах шум и крики.

Иван соскочил с коня, вбежал в сени. По длинному и узкому проходу к крыльцу разъяренные монашки волокли Азейку.

— Стойте! — крикнул Иван, но его голос потонул в шуме тол­пы и остался незамеченным. Азейку протащили — будто князя тут и не было. Иван крикнул еще раз и огрел нагайкой одну монашку, фугую. Те взвизгнули, все увидели князя, расступились.

Князь подошел к девушке, поднял ее, вытер ладонью окровав­ленную щеку. Сказал тихо:

— Иди к себе. А вы все отсюда —вон!

Когда толпа разошлась, перед Иваном появилась Марфа. Она выпрямилась, закинула голову и, тяжело дыша, крикнула:

На кого, православный князь, руку поднял! На дев святых, на невест христовых. И ради кого? Ордынки ради. В день кончины ««жены твоей...

Иван и так сутулый, еще больше ссутулился и медленно прошел мимо мачехи. Он еще раньше понял, что княгини нет в живых.

11 ос то ял молча перед телом жены. Когда вошла Марфа, поднял « її и« лвшую с кровати руку Марии Борисовны, положил на грудь, і к п ні л почти шепотом:

Вели лекаря позвать.

I ибериус — лекарь из Рима, приехал в Москву недавно, но уже V 11 1л прославиться как искусный исцелитель болезней. Он осмот­рел великую княгиню, сказал:

Так и толшно пыть, я коворил...

Она благодаря молитвам моим почти оздоровела,— возрази- « Марфа, и если бы не Ордынка...

Истечение полезни перед кончиной всекда дает оплегчение. 1-І! і" нішо пыть- И Ортынка тут не финоват.— Тибериус вытянул м> пиТ кровати бутыль.— Фот кто финоват. Это селье ускорил ее «ИН'Ц.

— Кто допустил? — князь устремил глаза на Полуектову. На­ташка бухнулась в ноги:

— Не виновата я! Княгиня сама к ворожее ходить велела. Ви­дит бог...

— Иди, скажи своему мужу — из Москвы вон! Ежели на глаза попадете...

Марию Борисовну похоронили со всеми почестями, но тихо. Иван с месяц не показывался на людях, к себе никого не допускал. Даже Марфу.

В день летнего Николы позвал к себе Ази. Марфа будто сторо­жила у дверей — ворвалась к князю возмущенная:

— Ты что задумал, князюшко? Ни мне, ни воеводам к тебе дос­тупу нет, а...

— Богом прошу тебя, мать, не мешай. Царевна в Казань едет, мне с ней поговорить надо.

— Пошто... в Казань?

— К хану Ибрагиму в жены. А завтра воевод соберем. Дел прикопилось множество, в печалях пребывать некогда.

Марфа широко перекрестилась, проговорила:

— Слава богу, за ум взялся,— и вышла.

Иван грустно улыбнулся, сел на лавку, покрытую камчатым полотном, указал сесть Ази против него.

— О том, что посол казанский сватать тебя приехал, я уже го­ворил.

Ази качнула головой.

— Я согласия ему не дал, но и не отослал. Второй месяц он у меня на подворье ответа ждет. За это время я о семье хана все разузнал. Имеет Ибрагим две жены. От первой у него сын Алихан на шестнадцатом году. От второй детей нет по причине бесплодия. Обеими женами хан недоволен, сына не любит. О тебе он наслы­шан много — я о том позаботился. Задумал я тебя к трону казан­скому приблизить. Как ты на это смотришь?

— Как ты велишь, так и сделаю.

— Хочу волю твою знать?

— Я бы всю жизнь рядом с тобой жила, но теперь нам это во вред будет. Ибрагима я не знаю, но в Казань поеду с охотой. Я рождена на троне, к трону и пойду. Только веры мне от Ибрагима большой не будет. Он знает, поди, что я тебе предана.

— Я думал об этом. Вскорости после твоего отъезда пошлю я поход на Казань. А ты об этом хана упреди. И будет тебе вера.

— А войску твоему погибель?

— Упредишь ты или нет — все одно хан о походе узнает. Рати наши ходят шумно, неспешно — не успеют до рубежа дойти, а не­другу об этом ведомо.

— Ты Казань покорить хочешь?

— Нет,— Иван покачал головой.— Это не по моим зубам орех покудова... Сейчас мне с Казанью мир надобен. Хоть лет бы на

пять...

— Смогу ли я?

— Если будешь всегда мне радеть — сможешь. Ибрагиму ноне гоже жить несладко. Колотят со всех сторон и свои, и чужие — еле успевает бока подставлять. Да я тоже... истинно воевать Казань не буду, а щипать стану постоянно. Ты тогда и склоняй хана на мир. А я твое доброхотство не забуду.