Михаил Волконский - Мне жаль тебя, герцог!

— Виват, — ответила Грунька, чокаясь. — Отчего же она не взошла на престол со смертью Петра Второго?

— Оттого, что так называемые верховники…

— Это что же, секта, что ли, какая?

— Не секта, а члены верховного совета. Так вот эти самые члены верховного совета, или так называемые верховники, привыкнув распоряжаться властью при малолетнем императоре Петре Втором, поняли сейчас, что принцесса, а по-нашему царевна Елизавета, такова вот, как мы ее знаем, то есть сама себе голова, вертеть собой не позволит, и если воцарится, то самовластию их, верховников, придет неминуемый конец. Ну а это им, разумеется, было вовсе не желательно. И вот сообразили они, что, кроме принцессы Елизаветы, была другая еще дочь императора Петра от государыни Екатерины — Анна Петровна, выданная замуж за герцога Голштинского. Сыну ее, Петру, и ныне здравствующему, было тогда уже два года…

— А теперь, значит, двенадцать? — сосчитала Грунька.

— Да, ровно столько, сколько было Петру Второму при его воцарении, — сказал Жемчугов. — Ну так вот, обойдя принцессу Елизавету, вызывать ее сестру Анну Петровну из Голштинии с малым сыном верховники тоже не пожелали, по тем же, видимо, причинам, то есть не рассчитывая при них получить власть полностью. А снедаемы они были полновластием, по-видимому, до смерти. И так вот они надумали. Знаешь ли ты, что император Петр Первый взошел на престол в юных летах не один, а в отправлении со своим братом Иоанном, тоже, значит, Алексеевичем, как и он. Но Иоанн Алексеевич соправлял недолго и скончался, а Петр Алексеевич остался на престоле один. У Иоанна Алексеевича остались дочери Екатерина и Анна. Жили они при дяде своем, императоре Петре Первом, в Петербурге, весьма бедственно, звали их при дворе просто «Ивановнами», с открытым пренебрежением, и держали в таком черном теле, что им приходилось унижаться даже перед Меншиковым, чтобы получать гроши на собственное существование. Одну из «Ивановен», по политическим мотивам, выдали за герцога Мекленбургского, а другую, Анну, — за герцога Курляндского, потому что нам через этот брак получалось иметь права на Курляндию. Герцог Курляндский гораздо слаб здоровьем. Анна Иоанновна овдовела, и ее жизнь в Митаве стала не слаще, чем в Петербурге: она, живя в Митаве, должна была смотреть из рук нашего там резидента Бестужева; ей так плохо приходилось, что она много раз просилась назад, в Петербург. Но ей говорили, что это нельзя, что ей, по политическим конъюнктурам, нужно оставаться в Курляндии. Она казалась столь ничтожной, столь забитой и простоватой, что вельможи верховносоветники ее заместо простой просительницы-салопницы почитали. Ну вот, они на ней и порешили. Поставим, дескать, ее императрицей, но с ограниченными правами, не самодержавной.

— С ограниченными?

— Ну да!.. А ты думала как? Прямо пошли, что называется, начистоту: «Мы тебя поставили, а ты поделись с нами властью по договору».

— Да нешто такой договор может быть действителен?

— Ну вот она им и показала эту действительность. Забитая-то эта «Ивановна» как взошла на престол, так не только никакими правами не поступилась, а стала самой что ни на есть самодержавной императрицей, да еще над верховниками этими самыми Бирона поставила и их ему под начало отдала. Закусали они потом локти, да поздно.

— А откуда взялся Бирон? — спросила Грунька.

— О нем я знаю всю подноготную, — сказал Жемчугов, — на всякий случай и тебе ее знать нужно. Слушай!

— Прежде всего надо тебе сказать, милостивая государыня моя Аграфена Семеновна, что Эрнст Иоганн Бирон, именуемый иначе герцогом Курляндским, вовсе не Бирон, а просто Бирен, весьма низменного немецкого происхождения и никакого отношения к известной французской благородной фамилии Биронов не имеет. Однако, постой, — вдруг как бы перебил сам себя Митька, — мы с тобой тут сидим в «секрете» кофейной Гидля один на один и, можно сказать, все равно что чужие.

— А что тебе еще? — спросила Грунька.

Митька привстал, обнял ее и чмокнул в щеку.

— Да будет тебе! — отмахнулась она.

— Ну еще разок, — проговорил Митька.

— Да говори же ты дело-то, успеешь еще нацеловаться…

— Ну хорошо, слушай! — снова садясь, продолжил он свой рассказ. — Так вот дед этого нынешнего герцога Бирона, или Бирена, был конюхом при дворе в Митаве.

— А не сам разве из конюхов?

— Нет, это так только со злобы его называют конюхом, а на самом деле конюхом-то был его дед, а отец служил с чином капитана в шталмейстерах, потом был при герцогской охоте, накрал там денег и купил дворянское поместье Калцеем. У него было три сына: старший — Карл — служил в русских войсках при Петре Первом, попался в плен к шведам, бежал от них, перешел к польскому королю и дослужился в Польше до полковника; затем благодаря брату он снова перешел на русскую службу и был генерал-аншефом.