Джек Линдсей: Подземный гром

И оглушительный грохот, подобный подземному грому.

…и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри…

…и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась как кровь.

…и будет сожжена огнем… И восплачут и возрыдают о ней цари земные… когда увидят дым от пожара ее.

Лязг незримых мечей, голосов зловещих раскаты

В дебрях лесных, к живым приближаются тени умерших.

Знайте, бойцы, лишь на краткую ночь еще вы свободны:

Надо последний свой час в это малое время обдумать.

Жизнь не бывает кратка для того, кто в ней время имеет,

Чтоб отыскать свою смерть…

Вот и свобода тебе, вот тебе отпущенье на волю!

«Кто же свободен еще, как не тот, кому можно по воле

Собственной жизнь проводить? Коль живу, как угодно мне, разве

Я не свободней, чем Брут?» — «Твой вывод ложен, — сказал бы

Стоик тебе, у кого едким уксусом уши промыты. —

Правильно все, но отбрось свое это «как мне угодно».

Ужас их все возрастал. Им виделось: треснув, на землю

Падают своды небес. Им чудилось: рушатся горы,

Все погребая крутом, — и грозный мрак поглощал их.

Их тревожил покой, пугали немые просторы,

Небо, лучами звезд увитое, словно власами.

Как человек, в лесах заблудившийся ночью глухою,

Смотрит с тревогой во мрад и ловит невнятные звуки,

Робкой стопою бредет в непроглядных дебрях, пугаясь

Призраков черных дерев, его обступивших с угрозой, —

Так страшились они.

Передавая кинжал, непорочная Аррия Пету,

Вынув клинок из своей насмерть пронзенной груда!

«Я не страдаю, поверь, — сказала, — от собственной раны,

Нет, я страдаю о той, что нанесешь себе ты».

Если, как стоик, ты смерть, Херемон, восхваляешь без меры,

Должен я быть восхищен твердостью духа твоей?

Но ведь рождает в тебе эту доблесть кружка без ручки

Да и унылый очаг, где даже искорки нет,

Вместе с циновкой в клопах и с брусьями голой кровати,

С тогой короткой, тебя греющей ночью и днем.

О, как велик ты, когда без черного хлеба, без гущи

Красного уксуса ты и без соломы живешь!

Ну, а коль был бы набит подголовок твой шерстью лаконской,

Если б с, начесом лежал пурпур на ложе твоем,

Если б и мальчик тут спал, который, вино разливая,

Пьяных пленял бы гостей свежестью розовых губ, —

О, как желанны тебе будут трижды Нестора годы

И ни мгновенья во дню ты не захочешь терять!

Жизнь легко презирать, когда очень трудно живется:

Мужествен тот, кто сумел бодрым в несчастии быть.