Кристофер Николь - Рыцарь золотого веера

– Неужели ты думал, что их личные чувства к тебе – любовь Магдалины, восхищение Филиппа, ненависть Норихазы – поднимутся выше их долга перед повелителем? – спросила Дзекоин. – Разве сам ты не был готов погибнуть за принца с того самого момента, как ты вошёл в крепость? По крайней мере, дай эту же возможность Тоетоми.

Она отпустила его рукав, и он застыл, не в силах произнести ни слова. Теперь пламя стеной шагало в дверях, помещение превратилось в огромную топку.

– А вы, госпожа моя Дзекоин? – выговорил он наконец.

– Хидеери был моим господином, Андзин Миура, – отозвалась она. – А его мать – моей сестрой. Я прошу у вас взаймы ваш короткий меч, мой господин Хидетада.

Потому что сегун и его братья поднялись и подошли ближе. Без единого слова Хидетада вытащил из-за пояса свой короткий меч и подал ей.

– Славьте все могущество Токугавы, – произнесла она. – Пусть их слава никогда не иссякнет. – Она отвернулась от мужчин и кинулась в пылающее здание, прижав кинжал к животу.

– Пусть их пепел затопчут в землю, – велел Иеясу. – Единственным памятником Тоетоми будет монумент самого Хидееси. – Принц сидел, опираясь спиной на высоко взбитые подушки, но дышал он с трудом, и лицо его покрылось пятнами. Его сыновья, его придворные, его штурман – все стояли рядом на коленях. Как и Ода Юраку. Старик, принявший новое.

– Их проклятый род должен целиком исчезнуть с лица земли, – произнёс принц, голос его окреп. – У вас есть пленные?

– Много, мой господин отец, – ответил Хидетада. – Ронины, отражавшиеся на стороне предателя, и некоторые из их командиров. Оно, Дакен, брат Харунаги. Господин Чосокабе. Мальчик Кунимацумаро…

– Оно Дакен, – прервал Иеясу. – Не он ли командовал карательным отрядом, который сжёг Сендай?

– Он, мой господин отец.

– Тогда отдайте его жителям Сендая. И путь они позаботятся, чтобы он умер медленной смертью.

Хидетада поклонился.

– Чосокабе будет казнён публично. Как и ронины. Как и молодой Кунимацумаро. Насадите их головы на шесты, и пусть эти шесты будут выставлены над воротами всех городов Империи.

– Но мальчику всего семь лет, – возразил Юраку.

– Тем не менее он из рода Тоетоми. Юраку поклонился.

– И не забудь про священников, сын мой, – напомнил Иеясу. – Про всех португальцев. Распните их. Отрежьте им уши и прогоните нагими по всей стране, прежде чем поднять их повыше на крестах.

– Будет исполнено, мой господин отец. – Глаза Хидетады заблестели. – Это будет запоминающееся событие.

– Сделай так. А теперь идите все. Оставьте меня. А ты, Андзин Миура, останься.

Комната постепенно опустела. Как часто, ох, как часто отдавался такой приказ, и он оставался вот так, стоя на коленях. Но сегодня его сердце не колотилось гулко в груди. Никаких чувств больше не осталось в его душе.

– Твоё лицо печально, Уилл. – Я многое узнал и многому научился за последние несколько недель, а ещё больше – за последние несколько часов. Мой господин, прошу вас, отмените свои приказы. Не пятнайте память о себе и свою славу такой жестокой местью.

– Местью, Уилл? Неужели ты думаешь, что я ищу только мести? Моя месть похоронена в той сгоревшей дочерна комнате, вместе с костями Ёдогими. Я хочу предупредить последствия, Уилл, хочу всё сделать наверняка. Сегодня Токугава – главный род в Японии. И он должен им остаться. Потому что я умираю.

– Мой господин, этого не может быть,

– Так будет, и так есть, Уилл. То копьё пробило мне почки, и никакой надежды на выздоровление нет, сколько бы месяцев я здесь ни пролежал. Но род Токугава должен остаться у власти, остаться навсегда – на сто, на двести лет и даже больше. Для блага Японии, Уилл. Слишком долго мы занимались только тем, что воевали друг с другом. Когда мы соберёмся на следующую войну, это должна быть война в вашем, европейском духе – война за новые земли, за процветание, а не за честь и личные амбиции. Поэтому, когда даймио – как бы долго они ни прожили, – посмотрят на клан Токугава и решат, что он стал слишком могуществен, – пусть они вспомнят Осаку и те тысячи, что погибли здесь, пусть вспомнят головы, насаженные на шесты, и пусть их души уйдут в пятки. – Тонкие пальцы сомкнулись на кисти Уилла. – Пусть они научатся жить в мире и согласии. Ты помнишь, Уилл, наш разговор в ночь перед землетрясением в Эдо? Я сказал тебе тогда, что сложу с себя обязанности сегуна и займусь составлением кодекса самурая.

– Я помню, мой господин.

– Так вот он составлен. Больше того, я составил кодекс для каждого мужчины, каждой женщины и каждого ребёнка в Японии. Это моё завещание народу Империи. По этим инструкциям они будут жить и процветать, Уилл. И это будет счастливая страна. Богатая страна.