Нина Соротокина - Канцлер

— Да это просто шутка! — со слезами в голосе воскликнула Мелитриса.

— Это приворотное зелье, мне его Гаврила написал. Сказал, если и не приворожишь, то желудок у объекта точно будет хорошо работать.

Боже мой, как ей было страшно! На лице Акима Анатольевича опять ожила и налилась кровью природная татуировка, глаза потемнели и стали косить.

— У объекта, говорите? Вот все это в Тайной канцелярии и расскажете. Как вначале хотели государыню приворожить… а потом решили объекту бородавки вывести! Вы там для них ла-акомое лакомство! Может быть, вас и не будут пытать… А может быть, и будут, я почем знаю?.. Что с вами опять?! Фааина!!

Обладательница розовых брыжей явилась незамедлительно. Увидев лежащую на полу Мелитрису, она с трудом встала на колени и, прежде чем плеснуть в лицо девушке воды, заметила, что темные ресницы ее трепещут. Видимо, она уже пришла в себя, но, похоже, с самого начала разыграла обморок. Фаина готова была услужить Акиму Анатольевичу во всем, но не в подобном предательстве. Сколько раз она сама «бухалась в обморок» и лежала на жестком полу, ожидая с ужасом, что будет? Случалось ей не раз получать пощечины, если покойному супругу ее обмороки казались неубедительными.

Она ни словом не обмолвилась Акиму о притворном обмороке, подхватила девушку под руки, усадила на стул. Тут же нашелся нашатырь. Нетерпеливый Аким выдернул из рук Фаины флакон и сунул его к носу потерпевшей. Та немедленно начала чихать и кашлять. Дождавшись, когда Мелитриса открыла глаза, он склонился к самому лицу ее и произнес сурово и внятно:

— Завтра продолжим. И помните, на чем мы остановились. Это не пустая угроза!

После этого он обиженно заявил Фаине, что к ужину не останется, мол, у него кусок в горло не лезет, вскочил на лошадь и ускакал.

В отличие от следователя у Мелитрисы аппетит не пропал, и к ужину она явилась вовремя. Дождавшись, когда Устин подаст на стол скудные, постом предусмотренные блюда и удалится, она положила перед Фаиной сложенный вдвое листок бумаги.

— Что это?

— Фаина, я прошу вас передать эту записку моему опекуну князю Оленеву.

— Нет.

— Я знала, что вы так ответите, поэтому не писала ничего лишнего. Прочтите, что там написано.

— Нет.

— И не обязательно посылать именно эту записку. Вы можете переписать ее своим почерком.

— Каким еще почерком? Я писать не умею, а читаю с трудом, — Фаина тупо жевала вареную рыбу. Она зла была на Мелитрису, что по вине девушки Аким не остался ужинать.

— Фаина, я даже не подписалась под этой запиской. Там всего три слова,

— она развернула бумагу и придвинула ее к Фаине.

И надо такому случиться, чтобы в этот момент непреклонная Фаина подавилась рыбьей костью. Кашель сотряс могучее тело. Мелитриса тут же принялась стучать по обширной спине страдалицы. Как ты ни надрывайся в кашле, а три написанных слова увидишь, и прочитала их Фаина не из любопытства, а от неизбежности. «Я вас люблю»— такие слова были в записке.

На этот раз категорическое «нет» сменилось длинной отповедью:

— Я поняла, зачем вы пишете эти слова своему князю — Это у вас пароль такой! Чтоб искал… А уж если такой начнет искать, то отыщет, непременно отыщет:

Нет! Слышите?

Фаина хотела бросить записку в горящую печь и в азарте схватилась голой рукой за чугунную заслонку. Конечно, обожглась, бросила записку на пол, схватила себя за мочку уха, что помогает при ожогах. От боли голос ее приобрел особую звонкость:

— Ведь сколько с вами возятся! И все такие уважаемые мужчины! Аким Анатольевич честнейший человек! Он вам плохого не может посоветовать. А вы, моя красавица, гордячка вздорная… непослушница балованная… секли вас в детстве мало, вот что!

На этом разговор и кончился. В словах Фаины была своя правда, Мелитрису никто никогда не сек. Теперь ей оставалось прибегнуть к последнему средству.

Последним средством было маленькое, закрытое ликом Николая Угодника оконце в кладовке. На этом окне не было решетки.

Мелитриса проснулась ночью. По жести часто и весело стучала весенняя капель. Небо было совсем темным, ни луны, ни звезд. Может быть, более опытному беглецу оно было бы на руку, но Мелитриса боялась не найти тропинки, ведущей к заливу. Маменька, папенька, страшно…

Расчет Мелитрисы был таков: если идти по самой кромке залива, то не заблудишься, рано или поздно попадешь к людям. В разговоре Акима с Фаиной она как-то уловила слово «Петергоф» и тут же взяла его в свою жизнь, решив, что мыза, на которой ее держат, находится на той же стороне, что и царский дворец с фонтанами. Если ее предположение верно, то далекий остров в заливе