Оливер Боуден - Черный флаг (ЛП)

Все, что у меня осталось, это скрытый клинок. Эль-Тибурон сосредоточился на нем, понимая, что он для меня в новинку. За его спиной продолжали собираться стражники, и хотя я не понимал, что они говорят, это было очевидно: я не ровня Эль-Тибурону. От смерти меня отделяли несколько ударов сердца.

Так оно и оказалось. Последняя атака Эль-Тибурона закончилась ударом гарды по моему подбородку, и я почувствовал, как зубы разжались, голова закружилась, и я упал, сначала на колени, затем лицом в грязь. Я чувствовал, как под одеждой по бокам стекает кровь, и весь мой боевой дух испаряется из-за боли.

Эль-Тибурон подошел ко мне, наступив на скрытый клинок и удерживая мою руку на месте. В голове пролетела мысль, а есть ли у клинка пряжка быстрого сброса. Хотя, конечно, толку от нее было бы мало. Эль-Тибурон подцепил меня под подбородок мечом, уже готовый нанести последний удар, как…

— Хватит! — раздался крик. Краем глаза сквозь пелену крови на лице я увидел, как стражники расступаются, и входит Торрес, а ДюКасс следует за ним по пятам. Два тамплиера плечами отпихнули Эль-Тибурона, и с раздражением в глазах — взгляд охотника, у которого отняли добычу — тот отступил. Впрочем, меня это не слишком печалило.

Я судорожно вздохнул. Рот наполнился кровью, и я сплюнул. Торрес и ДюКасс склонились рядом, оглядывая меня, словно врачи — пациента. Когда француз потянулся к моему предплечью, я подумал было, что он хочет нащупать пульс, но он лишь ловко отстегнул скрытый клинок и отшвырнул его в сторону. Торрес смотрел на меня, и мне было интересно, действительно ли он был так разочарован или же лишь притворялся. Он взял мою вторую руку, снял тамплиерское кольцо и спрятал его в карман.

— Как тебя зовут, беглец? — спросил Торрес. — По-настоящему?

Я был разоружен, но они все же позволили мне сесть.

— Я, э-эм… Капитан Отвали.

Я снова сплюнул, чуть не попав на ботинок ДюКасса. Он перевел взгляд с плевка на меня и ухмыльнулся:

— Ты всего лишь грязный простолюдин.

Он замахнулся было, чтобы ударить меня, но Торрес остановил его. Торрес окинул взглядом двор и тела, словно пытаясь оценить ситуацию.

— Где Мудрец? — спросил он. — Ты его освободил?

— Это не моих рук дело, как бы мне ни хотелось, чтобы это было бы иначе, — выдавил я из себя.

Насколько мне было известно, Мудреца либо освободили ассассины, либо же он сбежал сам. Как бы то ни было, он был свободен, и ничто не угрожало ни ему, ни его секрету, который мы все так хотели знать — расположение Обсерватории. Моя вылазка была бесполезной.

Торрес посмотрел мне в глаза и, должно быть, увидел там правду. Его лояльность тамплиерам делала его моим врагом, но было в нем что-то, что мне нравилось — или, по крайней мере, что я уважал. Возможно, он видел что-то во мне, чувство, что мы не такие уж и разные. Одно я знал точно: если бы решение принимал ДюКасс, я бы сейчас смотрел, как мои кишки вываливаются на землю; Торрес же поднялся и подал знак своим людям.

— Заберите его. Отправьте в Севилью вместе с флотом с сокровищами.

— В Севилью? — опешил ДюКасс.

— Да, в Севилью, — отозвался Торрес.

— Но мы же можем сами его допросить, — возразил ДюКасс. Я мог бы поклясться, что слышал злобную ухмылку в его голосе. — Я бы… с превеликим удовольствием сам допросил его.

— Именно поэтому я и хочу передать его нашим коллегам в Испании, — жестко возразил Торрес. — Надеюсь, проблем не возникнет, Жюльен?

Даже сквозь боль я слышал раздражение в голосе француза.

— Non, monsieur, — ответил он.

И все же он с превеликим удовольствием вырубил меня.

Когда я проснулся, я лежал на том, что походило на нижнюю палубу галеона. Это был большой галеон, напоминавший те, которые обычно перевозили… людей. Мои ноги были скованы железными кандалами — огромными, неподъемными оковами, разбросанными по всей палубе, какие-то были пустыми, какие-то — нет.

Во мраке палубы мне удалось разглядеть больше людей. Навскидку их было примерно с дюжину или около того, они тоже были закованы, но по низким стонами и бормотанию, доносившимся до меня, трудно было сказать, в каком состоянии они находились. На другом конце палубы грудой лежало что-то похожее на личные вещи пленных — одежды, сапоги, шляпы, кожаные ремни, сумки и сундуки. Я даже вроде увидел среди них свою робу, все еще перепачканную грязью и кровью от драки в тюремном строении.

Помнишь, как я говорил, что у нижних палуб был свой запах? Так вот, в этой — запах стоял абсолютно другой. То был запах страдания. Запах страха.