Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)

В намерения сэра Оливера вовсе не входило облегчить задачу мастера Годолфина, и потому он сдержал себя.

– Именно поэтому, – сказал он с иронией, – я надеюсь, что вы проявите снисходительность к моим недостаткам. Ник, стул для мастера Годолфина и еще один бокал! Добро пожаловать в Пенарроу.

По бледному лицу младшего из собеседников скользнула усмешка.

– Вы крайне любезны, сэр. Боюсь, я не сумею отплатить вам тем же.

– У вас будет достаточно времени, прежде чем я попрошу вас.

– Попросите? Чего?

– Вашего гостеприимства, – уточнил сэр Оливер.

– Именно об этом я и пришел говорить с вами.

– Не угодно ли вам сесть? – предложил сэр Оливер, показывая на стул, принесенный Николасом, и жестом отпуская слугу.

Мастер Годолфин оставил приглашение сэра Оливера без внимания.

– Я слышал, – сказал он, – что вчера вы приезжали в Годолфин-Корт.

Он помедлил и, поскольку сэр Оливер молчал, глухо добавил:

– Я пришел сообщить вам, сэр, что мы были бы рады отказаться от чести, которой вы удостаиваете нас своими визитами.

При столь недвусмысленном оскорблении сэру Оливеру стоило немалого усилия сохранить самообладание, но его загорелое лицо побледнело.

– Вы, должно быть, понимаете, Питер, – произнес он, – что сказали слишком много для того, чтобы остановиться. – Он помолчал, внимательно глядя на посетителя. – Не знаю, говорила ли вам Розамунда, что она оказала мне честь, согласившись стать моей женой…

– Она еще ребенок и плохо разбирается в своих чувствах, – оборвал мастер Годолфин.

– Вам известна какая-нибудь серьезная причина, по которой она должна отказаться от своих чувств?

В голосе сэра Оливера прозвучал вызов. Мастер Годолфин сел и, положив ногу на ногу, водрузил шляпу на колено.

– Мне известна целая дюжина причин, – ответил он. – Но нет нужды приводить их. Будет достаточно, если я напомню вам, что Розамунде только семнадцать лет и что я и сэр Джон Киллигрю являемся ее опекунами. Ни сэр Джон, ни я никогда не признаем эту помолвку.

– Прекрасно! – прервал его сэр Оливер. – А кто просит вашего признания или признания сэра Джона? Розамунда, благодарение Богу, скоро станет совершеннолетней и сможет сама распоряжаться собой. Под венец мне не к спеху, а по природе – в чем вы, вероятно, только что убедились – я на редкость терпелив. Я подожду. – Он затянулся трубкой.

– Ваше ожидание ни к чему не приведет, сэр Оливер. И лучше бы вам понять это. Ни сэр Джон, ни я не изменим своего решения.

– Вот как! Прекрасно! Пришлите сюда сэра Джона, и пусть он поведает мне о своих намерениях, я же кое-что расскажу о своих. Передайте ему от меня, мастер Годолфин, что, если он возьмет на себя труд прибыть в Пенарроу, я сделаю с ним то, что уже давно следовало сделать палачу, – я собственными руками отрежу этому своднику его длинные уши.

– Ну а пока что, – раздраженно заявил мастер Годолфин, – не угодно ли вам на мне испробовать вашу пиратскую доблесть?

– На вас? – переспросил сэр Оливер и смерил мастера Годолфина ироничным взглядом. – Я, мой мальчик, не мясник и не потрошу цыплят. Кроме того, вы – брат своей сестры, а я вовсе не намерен множить препятствия, которых и без того хватает на моем пути.

Тут он наклонился над столом и заговорил другим тоном:

– Послушайте, Питер, в чем дело? Даже если вы считаете, что между нами есть какие-то серьезные разногласия, неужели мы не можем договориться и покончить с ними? И при чем здесь сэр Джон? Этот скряга вообще не стоит внимания. Иное дело вы. Вы – брат Розамунды. Бросьте ваши мнимые обиды. Будем откровенны и поговорим как друзья.

– Друзья? – снова усмехнулся гость. – Наши отцы подали нам хороший пример.

– Какое нам дело до отношений наших отцов? Тем более стыдно – быть соседями и постоянно враждовать друг с другом. Неужели мы последуем этому достойному сожаления примеру?

– Уж не хотите ли вы сказать, что во всем был виноват мой отец?! – едва сдерживая ярость, воскликнул мастер Годолфин.

– Я ничего не хочу сказать, мой мальчик. Я считаю, что им обоим должно было быть стыдно.

– Прекратите! Вы клевещете на усопшего!

– Значит – я клевещу на обоих, если вам угодно именно так расценивать мои слова. Но вы ошибаетесь. Я говорю, что они оба были виноваты и должны были бы признать это, случись им воскреснуть.

– В таком случае, сэр, ограничьтесь в ваших обвинениях своим любезным батюшкой, с которым не мог поладить ни один порядочный человек.

– Полегче, милостивый государь, полегче!