Рэйчел Кейн - Принц Теней

Господь и эта вонючая сутана – вот моя маскировка.

Брат Лоренцо окинул взглядом дело рук своих, удовлетворенно кивнул и напомнил мне, чтобы я не забывал держать голову опущенной долу.

– И никогда, никогда не поднимайте взгляда, – поучал он меня со всей серьезностью, возможной для монаха, которого мотало из стороны в сторону от выпитого вина. – Вам просто нужно выглядеть там смиренным и набожным. А любое проявление гордости и высокомерия – и мне несдобровать, ну а для вас последствия будут куда более губительными.

Я опустил подбородок, путаясь в широких рукавах, и постарался отринуть все то, чему меня годами учили с рождения, – повадки богатого господина из хорошей семьи. И неожиданно нашел, что это удивительным образом успокаивало и расслабляло.

Наша ночная прогулка по пустынным улицам была удивительно безмятежной: один карманник выполз было из тени, но при виде нас на лице у него появилось разочарование. Брат Лоренцо размашисто перекрестил его с широкой улыбкой, и мы продолжили свой путь, не боясь, что на нас кто-либо нападет. Сутана, казалось, закрывала меня словно броня, хотя я сильно сомневался, что этой защиты окажется достаточно, чтобы противостоять мечу Капулетти. Я думал: а все-таки не слишком ли я рискую? Но шанс стукнуть Тибальта по носу я упустить не мог… и кроме того – мне нужно было убедиться собственными глазами, что Розалина не слишком пострадала по моей вине.

Хотя я не признался бы в этом ни за что ни ей, ни – Боже упаси! – кому-нибудь еще. Я мог только надеяться, что брат Лоренцо будет хранить молчание: учитывая, что его земная семья должна была моей семье значительную сумму, это казалось очень вероятным. Никто не станет рисковать и вызывать на себя гнев Монтекки, особенно Железной Синьоры. Одна мысль о моей бабушке, которая угрожающе вырастает над своим креслом, настолько страшит, что у любого дар речи пропадет… даже у такого сплетника и любящего совать нос не в свои дела монаха, каким был брат Лоренцо.

Я очень на это надеялся – от этого зависела моя жизнь. В противном случае, боюсь, бабушка, выразительно шипя, напомнила бы мне, что даже очень верующий человек вполне может в пьяном виде упасть с лестницы и сломать себе шею, если этого потребует безопасность семьи. Я не был готов к таким радикальным решениям. Но я хорошо знал, что такое случается.

Мы шли молча и торопливо – по крайней мере, я чувствовал, какие усилия прикладывает к этому Лоренцо. И все равно мне казалось, что мы двигаемся слишком медленно, хотя мы почти бежали, и к тому времени, как монах дернул за шнурок звонка, я был уверен, что мы опоздали, безнадежно опоздали и что уже ничем нельзя никому помочь.

Брат Лоренцо, полный собственного достоинства, обрушил свой дар убеждения и праведный гнев на стражу – и этого оказалось достаточно для того, чтобы нас пропустили во внутренний дворик, где важный слуга встретил нас с той долей презрения и высокомерия, которая свойственна этому сословию. Он мало отличался от десяти себе подобных, что обитали в залах дворца Монтекки, пользуясь любой возможностью, чтобы прогнуться под более знатных и прогнуть тех, кто ниже рангом. Я никогда раньше не сталкивался с таким отношением к своей персоне, разумеется, и сейчас во мне закипало бешенство, но, в отличие от своих кузенов (в особенности Ромео), я умел управлять собой: я всегда был миротворцем, образцом здравого смысла, когда вокруг бушует ураган страстей.

Я уверял себя, что смогу отомстить потом, позже, спокойно и анонимно, если сочту нужным, но сейчас мой гнев усиливался от сознания, что этот человек попусту тратит наше время – очень дорогое время! И я начинал понимать Ромео, который предпочитал решать такого рода вопросы при помощи стального клинка.

Брат Лоренцо бросил на меня встревоженный взгляд, и я тут же опустил глаза, спрятав лицо в тени капюшона. Плечи у меня были гордо расправлены – и я старательно их ссутулил, сложил молитвенно руки и сунул их в бесконечные рукава своего одеяния.

Святой Боже, в этой рясе было почти так же жарко и душно, как в дьявольском логовище бабушки.

Мне казалось, что монах будет вечно убеждать впустить нас, призывая на помощь молитвы и рассказы о видениях и пророчествах, но наконец нас провели в темную большую залу, где нас ожидала еще более важная служанка в накрахмаленном платье. Она выглядела так, словно родилась прямо в этом негнущемся одеянии и умрет в нем, но только после того, как уничтожит последнего врага своей злобой.