Джек Лондон - Джон Ячменное Зерно. Рассказы разных лет (сборник)

Физическое отвращение к алкоголю стало моей характерной особенностью в течение всей жизни; в конце концов мне всегда удавалось преодолевать его, но мне и в настоящее время приходится бороться с этим отвращением. Мне не нравится вкус алкоголя, а к вкусу нужно относиться с доверием, так как он-то знает, что полезно и что вредно для организма. Но люди ценят в алкоголе не то, что он дает организму, а то, что он дает мозгу; если при этом организм страдает, то с этим уж ничего не поделаешь.

Хотя я и питаю отвращение к алкоголю, все же с кабаком у меня связаны воспоминания о самых приятных переживаниях моего детства. Помню, как я ехал в телеге с картофелем: ноги мои одеревенели от долгого сидения в неудобном положении, лошади тяжело ступали по длинной песчаной дороге; мне было скучно, и я с удовольствием представлял себе, как мы остановимся у кабака в Колме, отца там ждет выпивка, а меня – сладкий коржик… только один коржик, – но это было для меня непривычное лакомство. Славная вещь – кабак! Дорогой я буду грызть коржик и растяну это удовольствие на целый час. Я откусываю по маленькому кусочку, стараясь при этом не уронить ни одной крошки, и долгое время жую его, пока он не превратится у меня во рту в жидкую сладкую кашицу; я перегоняю ее языком то в одну сторону рта, то в другую, смазываю языком внутренние стороны щек, пока она, наконец, не попадает как-то незаметно в горло, без малейших усилий с моей стороны.

Мне очень нравились кабаки, в особенности в Сан-Франциско. Там были очень вкусные вещи, которые можно было брать, не платя за них, – какой-то необыкновенный хлеб, вкусные сухарики, колбаса, сыр и сардинки – деликатесы, совершенно незнакомые в скудном деревенском обиходе. В одном кабаке, помнится, буфетчик поднес мне стакан сладкого сиропа с содовой водой. Денег с отца он за это не взял, он просто оказал ему любезность, и с этих пор я стал считать этого буфетчика самым добрым человеком в мире. Я был тогда семилетним ребенком, и больше я никогда не встречался с ним; но он, как живой, стоит у меня перед глазами; кабак помещался на южной стороне Рыночной улицы в Сан-Франциско. Налево от двери была стойка, вдоль правой стены стоял длинный стол с бесплатными закусками, а напротив двери стояли за пивными бочками круглые столы со стульями. У буфетчика были светлые волосы и голубые глаза; на нем была черная шелковая ермолка и коричневая вязаная куртка. Я точно помню даже место, где стояла бутылка с красным сиропом, которым он угостил меня. Он вел бесконечные разговоры с моим отцом, а я в это время пил, глоток за глотком, вкусный напиток и благоговел перед ним. Много лет спустя я вспоминал о нем с чувством самой искренней симпатии.

Итак, несмотря на то, что две первые мои встречи с Джоном Ячменное Зерно принесли мне только страдания, я не переставал встречаться с ним, и он всегда одаривал меня приветливой улыбкой. С кабаками мне пришлось познакомиться с самого раннего детства, и я узнал их с самой хорошей стороны. Общественные учреждения, магазины и дома частных лиц были для меня недоступны – они не предлагали мне войти и обогреться, отведать пищи богов с узкой полки вдоль стены. Их двери были всегда закрыты, тогда как кабаки гостеприимно раскрывались передо мной. На широких, оживленных улицах города и на больших проезжих дорогах – везде мне попадались в изобилии кабаки, гостеприимно сверкавшие яркими огнями. Зимой в них было тепло, а летом – прохладно. Славное место кабак, что и говорить!

Когда мне исполнилось десять лет, родители мои решили покончить с земледелием и переселиться в город. Я начал торговать газетами. Были две очень важные причины, заставившие меня приняться за эту работу: нужда в деньгах, во-первых, и потребность в движении и свежем воздухе – во-вторых. Я отыскал в городе бесплатную библиотеку и стал читать запоем, так что у меня развилось малокровие. На нашей ферме книг не было, но случайно мне попались в руки четыре книги, которые я перечитывал без конца. Это биография президента Гарфилда, «Путешествие в Африку» Поля де Шейю, какой-то роман Уйда, в котором были вырваны последние сорок страниц, и наконец «Альгамбра» Ирвинга, которую дал мне почитать школьный учитель. Робость помешала мне попросить у него еще что-нибудь почитать, когда я вернул «Альгамбру», а сам он не догадался это сделать. По дороге домой я горько плакал, а дорога была дальняя – три мили. Долгое время я втайне надеялся, что он все-таки даст мне еще какую-нибудь книгу, несколько раз собирался с духом, чтобы заговорить об этом, но так и не набрался смелости.