Джек Лондон - Джон Ячменное Зерно. Рассказы разных лет (сборник)

Когда я пришел в себя, было темно. Меня принесли домой в бессознательном состоянии и уложили в постель. Я заболел белой горячкой. Все ужасы, хранившиеся в моем детском мозгу, воплотились в мучительные кошмары. Я видел убийства, я спасался от убийц. Я кричал и дрался с ними. Страдания мои были ужасны. Приходя в сознание после припадков горячки, я слышал голос матери: «Бедный мальчик, он сойдет с ума». Впадая опять в беспамятство, я подхватывал эту идею и видел себя в сумасшедшем доме, где меня били служители и с воплем окружали сумасшедшие.

На мое воображение сильно действовали рассказы старших о притонах в китайском квартале Сан-Франциско. В бреду я блуждал в подземельях этих притонов и там, за железными дверьми, мучился и тысячу раз умирал.

И когда я находил своего отца, сидевшего за столом в обществе китайцев и игравшего с ними в карты на целые кучи золота, я изливал свое негодование в потоках самых диких ругательств. Я поднимался с постели, отталкивал удерживавшие меня руки и осыпал отца отчаянной руганью; вся невозможная грязь, которая вползает в детский ум, которую он слышит от взрослых в условиях примитивной деревенской жизни, впиталась в меня. И хотя я никогда не осмеливался произносить вслух эти ругательства, теперь они изливались из меня целым потоком, я проклинал отца, который сидел в подземелье и играл в карты с длинноволосыми китайцами с кривыми когтями.

До сих пор я не могу понять, как организм семилетнего ребенка смог вынести напряжение этой ночи, как у меня не разорвалось сердце, не лопнули мозги. Как мои семилетние артерии и нервные центры выдержали эти ужасные пароксизмы, потрясавшие меня.

В доме никто не ложился спать в эту ночь. Парень, который ночевал под мостом, наверное, не бредил так и не видел таких кошмаров. По всей вероятности, он только спал тяжелым сном, а утром почувствовал, что члены его одеревенели и что на душе у него кисло. Теперь он, если жив, вряд ли помнит об этой ночи. Это был для него лишь отдельный случай. Я же помню во всех подробностях, несмотря на то что это случилось тридцать лет назад, все пережитые мною мучения.

Я долго болел и после всего этого трепетал бы перед Ячменным Зерном и боялся бы его, как огня, если бы даже мать не наставляла меня. Матери моей этот случай доставил много огорчения; она постоянно бранила меня и говорила, что я поступил нехорошо, что я забыл все ее поучения. Возражать родителям в мое время не полагалось, да и как сумел бы я объяснить мою психологию и раскрыть ей причины моего поведения, ведь именно ее наставления виноваты в том, что произошло. Если бы она не научила меня бояться итальянцев, я и не подумал бы пить их отвратительное пойло. Впоследствии, уже будучи взрослым, я объяснил ей, в чем было дело.

Когда я лежал еще в постели, но уже стал приходить в себя, во мне боролись различные чувства. Я чувствовал, что совершил какой-то нехороший поступок, но в то же время понимал, хотя и смутно, что ко мне тоже были несправедливы. Ясно для меня было одно: больше никогда в рот не возьму ни капли спиртного. Собака, страдающая водобоязнью, не боится воды так, как я тогда боялся алкоголя.

Но и этот ужасный опыт не помешал мне все-таки войти впоследствии в дружеские отношения с Ячменным Зерном. Все окружающее толкало меня к нему. Начать с того, что все взрослые, кроме матери, которая всегда была строга и прямолинейна, относились к случаю со мной, как к забавному приключению, и не видели в нем ничего позорного для меня. Молодежь – парни и девушки – тоже рассказывали об этом со смехом и смеясь вспоминали, как Ларри вскочил мне на грудь и как он свалился потом под мост; вспоминали различные эпизоды, как один парень переночевал где-то на песке, а другой – в канаве. Это не считалось позорным; напротив, в этом видели известное молодечество, а весь случай представлялся ярким эпизодом в однообразной трудовой жизни нашей скучной, постоянно покрытой туманом местности.

Ирландцы хлопали меня по плечу, вспоминая этот случай, а Питер, Доминико и другие итальянцы восхваляли мою выносливость; в конце концов я начал чувствовать себя каким-то героем. Пьянство вообще не считалось чем-то позорным. Пили все, и во всей местности не было ни одного абсолютного трезвенника. Даже у нашего школьного седоватого учителя, лет пятидесяти, бывали случаи, когда он, поборовшись с Ячменным Зерном и потерпев поражение, не приходил на другой день в школу. Поэтому мое воздержание от алкоголя имело в своей основе не соображения морального свойства, а чисто физиологические причины: я просто-напросто не любил его.