Антуан де Вааль - Валерия. Триумфальное шествие из катакомб

– Который был сначала исколот нумидийскими стрелами, однако возвратился опять к жизни и тогда уже был убит дубинами, – ответил утвердительно, кивая головой, Руфин. – Припоминаю, что тогда много об этом говорили.

– Мы перенесли, – продолжала Ирина, – «мнимоумершего» в наше жилище, чтобы похоронить его в тиши следующей ночи. Однако с величайшей радостью заметили, что Севастиан жив, и нам удалось скоро восстановить истощенные потерей крови силы. Едва вылечившись, предстал он перед императором, страстно желая мучений. Максимиан велел убить его, как собаку, однако вскоре стал узнавать, где Севастиан нашел приют и уход. Открытие, что его собственный царедворец в его собственном доме предложил ему убежище и даже собирал там христиан для совершения богослужения, привело его в величайшую ярость. Мой супруг был немедленно схвачен и после троекратного допроса и троекратной пытки на Лабиканских воротах закопан живым в песочную яму вблизи водопровода Клавдия.

Ирина, охваченная внутренним волнением, помолчала несколько минут и затем продолжила:

– Я с двумя дочерьми, девушками пятнадцати и шестнадцати лет, была при грубом истязании отведена в тюрьму. Мое младшее дитя Кандид избежал мести императора, так как Кастул незадолго перед этим отправил мальчика в военное училище в Галлию. Все ужасные страдания месячного заточения были еще увеличены тем, что меня разлучили с детьми и, несмотря ни на какие просьбы, я не могла ни видеть их, ни узнать что-либо о них. Однажды утром, пришел сторож и доложил с железным хладнокровием, что обе девушки лежат мертвыми на полу их тюрьмы. В моей горячей просьбе увидеть хотя на одну минуту их трупы жестокий человек отказал сначала, но наконец моя любовь победила, когда я напомнила ему собственных его детей. Я вошла за перегородку: там лежали они, два увядших бутона, на земле. Одна протянула руки в виде креста, другая покоилась около нее – жертва возле жертвы.

Слезы заглушили голос Ирины; глубоко тронутый Руфин схватил руку своей дочери: как возможна была для него подобная же утрата!

Матрона вытерла слезы и так закончила свой рассказ:

– Восшествие на престол Максенция открыло двери моей тюрьмы, и я направила первые шаги к месту, на котором покоился прах моего мужа, а оттуда к детям, поставленным в общую гробницу на кладбище Каликста. С тех пор я живу одиноко, как дерево зимой, лишенное листьев, простирающее свои нагие ветки к небу. Одно-единственное утешение и надежду оставил мне Бог – моего сына Кандида.

Ирина замолчала, в молчаливой задумчивости сидел и Руфин. Сколько горя перенесла эта слабая женщина! И откуда почерпнула она мужество при таком искушении?

Валерия постепенно настолько оправилась, что осмелилась просить отца позволить оказать дорогой покойнице последнюю дружескую услугу, а так как и Ирина поддержала ее просьбу, то Руфин, несмотря на свое опасение, дал наконец согласие. Кто мужественно пьет чашу испытаний, тот находит на дне ее таинственную небесную силу: это Ирина испытала на себе.

И так Валерия пошла с подругой своей матери в домашний архив, куда тело покойной было перенесено слугами и положено на тюфяк. Руфин остался в комнате один со своей печалью и мыслями, но печаль улеглась и мысли прояснились.

Когда утренний рассвет посылает свои первые лучи на темную поверхность моря, тогда сглаживается зыбь и благодарственно приветствует кормчий проблеск нового дня.

Прежде чем лишить себя добровольно жизни, Сафрония надела то белое полотняное платье, которое получила в день своего крещения: она хотела возвратить его Богу и Спасителю незапятнанным грехом, окрашенным мученической кровью.

Валерия опустилась глубоко расстроенная на колени у тела покойной и, обвив руками дорогую голову, разразилась следующими словами:

«Милейшая мать, как мученица, с пальмовой веткой в руках стоишь ты теперь у престола Господня. Нет, я не хочу плакать! Дочь такой сильной женщины, дитя мученицы должна показать себя достойной своей матери. Пусть Бог привьет слабый черенок к дереву креста. О, ты святая, сквозь слезы смотрю я на небесное величие и прославляю с тобой нашего Господа».

С помощью Ирины и двух верных служанок принялась Валерия за прискорбно-сладкую работу. Они набальзамировали труп покойной дорогими душистыми травами, одели ее в расшитое золотом платье, вложили ей в руки пальмовую ветвь и обвили голову венком из роз. Поставленная по староримскому обычаю ногами к дверям, покойница была окружена свечами. В курильнице горел перед ней благовонный ладан, наполнявший благоуханием комнату. Обрызганное кровью платье матери Валерия спрятала, как священную реликвию, в шкатулку из драгоценного дерева, обложенную дутым серебром и убранную украшениями из слоновой кости.