Но взаимные чувства их детей были совершенно иного характера: Анна Вульстон, старшая из сестер Марка, и Бриджит Ярдлей были почти однолетки; они посещали одну и ту же школу и были лучшими подругами в мире. При этом следует отдать справедливость их матерям в том, что они нимало не противились взаимной привязанности своих детей; они довольствовались своей личной враждой и нисколько не старались привить эту враждебность и дурные чувства своим детям.
Обе эти девушки были милы и хороши собой, но каждая из них была мила и хороша по-своему. Анна отличалась мелкими красивыми чертами и ярким румянцем лица; у нее были, кроме того, прекрасные зубы и прелестнейший в мире ротик; Бриджит, обладая всеми этими достоинствами, обладала, кроме того, красивыми задумчивыми глазами, которые придавали ее лицу особенную выразительность: в нем, как в зеркале, отражалось каждое движение ее впечатлительной и чуткой души. Марку часто случалось заходить к доктору Ярдлею за сестрой, когда та была в гостях у своей подруги, чтобы проводить ее домой; благодаря этому обстоятельству он вскоре был принят в качестве третьего лица в их тесный дружеский кружок. Первоначально решено было считать Марка их общим братом; это казалось им так забавно, так ново, что обе девочки часто целыми часами беседовали между собою о том, чем должен будет стать со временем их общий братец, чем могут они быть ему полезны и что они в силах сделать для него, а главное, для его будущего…
В результате всех этих задушевных бесед и частых свиданий с общим любимцем и общим братом в душе Бриджит зародилось к Марку чувство, гораздо более глубокое и серьезное, чем то можно было ожидать от девочки в ее возрасте. С Марком случилось то же самое, но он понял всю силу своей привязанности лишь в ту минуту, когда родной берег стал уходить у него из глаз и милый образ тоскующей Бриджит предстал его воображению.
Служба молодого моряка шла очень успешно; делу своему он обучался чрезвычайно быстро под руководством одного старого опытного матроса, и, когда судно его вошло в китайские воды, он уже был назначен рулевым. В ту пору плавание такого рода длилось около года; конечно, если бы почтенные сыны Китая были хоть наполовину так деятельны и предприимчивы, как наши американцы, то на эти рейсы не потребовалось бы и четверти того времени, но доставка чая по каналам Небесной империи в то время далеко не отличалась быстротой.
Когда «Ранкокус» вернулся из своего плавания, молодой Марк Вульстон стал тотчас же предметом зависти в глазах всех юношей Бристоля и предметом восхищения всех местных барышень и девиц. В самом деле, красивый, ловкий юноша, повидавший далекие страны и моря, выглядел щеголем в своей синей куртке тончайшего сукна, с небрежно повязанным вокруг шеи настоящим индийским фуляром и другими такими же фулярами, кокетливо выглядывавшими из его карманов. Он едва успевал отвечать на сыпавшиеся на него со всех сторон расспросы о Китае, и о китайских ножках, и о волнах океана величиною с горы. Жители Бристоля, никогда не видавшие океана, были почти уверены, что там, в открытом море, волны непременно должны быть «вышиною с горы»; впрочем, и о горах-то они не имели особенно точного представления, так как в этой части Пенсильвании нет даже и бугра, который был бы настолько высок, чтобы можно было поставить на нем ветряную мельницу.
При этом Марк чувствовал себя вполне счастливым как от лестного для него внимания посторонних, так и от ласковой, сердечной встречи с близкими; в его родной семье, где его всегда любили и где теперь гордились им, он был желанным гостем; но более всего испытал он счастья тогда, когда ему наконец удалось запечатлеть горячий поцелуй на зардевшихся ярким стыдливым румянцем щечках хорошенькой Бриджит.
Эти двенадцать месяцев разлуки прошли недаром как для Марка, так и для девушки: оба они развились, расцвели и возмужали за это время. В течение того месяца, который Марк провел в родительском доме в Бристоле, он, конечно, не раз успел повидаться с любимой им девушкой, – мало того, он признался ей в своей любви и выманил и у нее признание во взаимности.
Между тем родители не замечали того, что происходит между их детьми, точно так же, как и дети, со своей стороны, не подозревали, до чего возросла взаимная вражда и ненависть их отцов и матерей. Теперь уже коллеги не встречались даже у изголовья больных; если же им когда-нибудь приходилось сталкиваться друг с другом, то каждая такая встреча неизбежно оканчивалась более или менее крупной ссорой двух последователей Эскулапа.
Читать дальше