Роберт Каплан - Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Тем не менее положение Греции не было безнадежным. В ПАСОК начались давно ожидаемые реформы. В консервативной Новой демократической партии Мицотакис явно оставался последним из «олигархов» в духе Караманлиса. Paleo-politiki («старая политика») заканчивалась. В Греции наконец начиналась перестройка . Социолог Димитрас отметил, что у молодежи начала формироваться «аполитичная ментальность яппи».

Другого пути вперед не было. Афины, Пирей и Салоники превратились в неприятные, опустошенные города, срочно требующие модернизации. Сонные и малолюдные улицы Пирея, запруженные телегами, существовали только на черно-белой пленке фильма «Только не в воскресенье». Турецкое кладбище и маленький домик под платаном, в котором некогда жил Лоуренс Даррел на острове Родос, оказались через улицу от заразы неоновых вывесок дискотек и забегаловок фастфуда, гораздо более противных, чем любая дуга «Макдоналдса». Километры чистейших пляжей греческого архипелага сокращались с каждым годом. Если бы в 1980-х гг. восторжествовало приличное и решительное руководство, а не восточное воровство, мифы могли бы сохраниться дольше. «Столетие подходило к концу, – пишет Леон Сциаки о Салониках конца XIX в. – Незаметно подкрадывался Запад, стремясь соблазнить Восток своими чудесами».

На этот раз, как мне показалось, он может преуспеть.

«Весь день мы ползли на юг по опустошенным землям. Душный, жаркий воздух был тяжел, словно дыхание смерти бессчетного ряда поколений», – записал Джон Рид, проезжая по равнинам Фракии.

В конце 1990 г. я вернулся из Афин в Салоники. Оттуда двинулся на юг. Автобус тащился через сонные, табачно-бурого цвета поля, окаймленные тополями и умирающими олеандрами, покрытыми пылью. Слева высились розовые горбы Родопских гор, покрытые лишайниками. За ними уже была Болгария. Справа дремало молочно-голубоватое Эгейское море. Узкая долина, расположившаяся между ними, слышала барабанный бой неисчислимых наступавших и отступавших армий. У греческих солдат в автобусе на шеях болтались крупные золотые византийские кресты. По радио звучали ритмы Малой Азии. Драма, Филиппи, Кавалла, Ксанти, Комотини, Александруполис: грустные неоновые всполохи на бетонных коробках, обремененные, словно вопреки своей воле, историческим величием места, где в последнее десятилетие XX в. детей все еще обучали с помощью зубрежки.

В Комотини мимо окна автобуса промелькнула турчанка, закутанная в черное. Я видел полуразрушенные мечети, обставленные с трех сторон многоэтажными жилыми домами. С другой стороны располагалось греческое православное кладбище, обсаженное кипарисами и с безупречно подстриженным газоном. На почерневшей стене баллончиком была выведена надпись по-гречески: «Exo Tourkos!» [ «Долой турок!»].

У Александруполиса автобус свернул на север, вдоль греко-турецкой границы, проходящей по реке Эврос. Другие города, чьи красивые древние названия лишили их настоящего: Суфлион, Орестиас. Затем, через поля зреющих подсолнухов со стороны греческой территории, я заметил вдалеке гнездо минаретов и пузатых куполов: первый в цепочке великих исламских городов, протянувшейся от самой Индии, – Адрианополь. Я прибыл к забытой задней двери Европы.

На пограничном посту, под алым знаменем с полумесяцем, висела выцветшая фотография gazi («вождя») Мустафы Кемаля Ататюрка, основателя Турецкой республики. Чем-то он напоминал арийского Дракулу: в черном смокинге, взгляд сверху вниз из-под густых бровей, мысок светлых волос надо лбом выдавал смешанное македонское происхождение.

«Османская империя канула в прошлое. Родилась новая Турция, – заявил Ататюрк в 1922 г. – Страны могут быть разными, но цивилизация одна и та же. ‹…› Падение Османской империи началось в тот день, когда, возгордившись своими победами над Западом, она оборвала все связи с европейскими нациями. Это было ошибкой, которую мы не повторим». Ататюрк заверял свой народ, что турецкое общество отныне «уверенным курсом… идет маршем с Востока на Запад». Этот марш прерывался на длительное время, и еще предстоит преодолеть многие километры. Я шел по мосту через широкую, медлительную реку. Посередине моста стояла мраморная будка с арабскими надписями. Рядом с ней недвижно застыл вооруженный солдат в хаки и белом шлеме. По гордому и отрешенному выражению его лица можно было понять, что он способен на любую жестокость.

Дальше открывалось сплетение адрианопольских улиц, жарких и пыльных летом, грязных и мокрых от дождей зимой. Я оказался слишком далеко в глубине материка, чтобы чувствовать умеренные ветра Эгейского моря. Я читал дорожные указатели: