Дарья Роззонелли - Тринакрия

Остров Сицилия, декабрь 1908 год.

По мощёной улице провинциального городка шёл по-щегольски одетый молодой мужчина, приковывая к себе взгляды окружающих. Из-под распахнутых пол тёмно-серого пальто выглядывал подобранный в тон и прекрасно отшитый костюм. Ещё большего шика облику красивого синьора добавляла жемчужная булавка, скрепляющая шёлковый галстук, завязанный широким узлом. Проходя мимо залюбовавшейся на него юной девушки, приязненно на неё посмотрел, приподнял фетровую шляпу и свернул в узкий проход между домами. Затем вышел на параллельный предыдущей улице переулок и скрылся за одной из дверей углового трёхэтажного дома.

Минут пятнадцать спустя, со второго этажа по другой стороне дома, в который вошёл элегантный мужчина, ловко спрыгнул плохонько одетый крестьянин. Убедившись, что улочка полностью безлюдна, он оправился и натянул кепку коппола так глубоко, что из-под неё виднелась лишь нижняя часть лица при чёрных с проседью усах. Крестьянин перекинул небольшой холщовый мешок через плечо и неспешным, но уверенным шагом направился в сторону главной улицы. Пересёк город и вышел к просёлочной дороге, не привлекши своим заурядным видом ничьего внимания.

Идя по холмистым тропкам, он созерцал причудливые формы камней, будто растущих из-под земли, разнообразие дикой растительности и пасущихся овец, жующих сочную зимнюю траву. Время было обеденное и никого из пастухов, к его радости, ему не повстречалось. Периодически поднимая голову вверх, бедный пейзан на несколько секунд останавливался: то ли чтобы перевести дух, любуясь заснеженной вершиной горы, то ли таким образом ориентировался, куда и сколько ему ещё осталось идти. Поднявшись на очередной холм, его глазам открылся захватывающий дух вид на море, переливающееся различными оттенками: от тёмно-синего до ярко-бирюзового.

Издавна проторённый людьми, лошадями и домашним скотом путь постоянно петлял, и то влево, то вправо от него отходили небольшие, порой едва заметные тропки. На очередном перекрёстке мужчина свернул на одну из них, пересёк небольшую поляну, и, обогнув до середины пригорок, оказался рядом с маленькой каменной хижиной. Половина левой стены скромной лачуги врастала в стоящую впритык земляную возвышенность.

Крестьянин отворил деревянную дверь, оглядевшись по сторонам, вошёл внутрь и наспех спрятал за стогом сена свой холщовый мешок. Затем достал из-за пазухи искусно выполненный кинжал, украшенный драгоценными камнями. Зажав его в руке за спиной, снова выглянул на улицу. Убедившись, что поблизости никого нет, потянул хлипкую дверь на себя и заперся изнутри.

***

Когда усталый крестьянин вернулся в город, солнце уже зашло за горизонт, а местные жители закрыли ставни на своих окнах. Вечер был лунный и потому отсутствие освещения на приготовившейся к ночному отдыху улочке, нисколько не смущало мужчину. Внезапно из подворотни выскочила чёрная кошка, и, казалось, собралась пересечь ему путь. Он успел сложить пальцы в козу, но кошка резко сменила своё намерение и, развернувшись, снова нырнула в щель, из которой появилась.

Подойдя к окну, с которого ему пришлось накануне спрыгнуть, крестьянин достал из своего мешочка верёвку, на краю которой был привязан небольшой крюк. Прицелился на цветочный кронштейн под окном и кинул верёвку. Но крюк мало того что пролетел мимо металлического держателя, так ещё и громыхнул по ставням нижнего этажа. Мужчина вжался в стену в опасении, что проживающая на первом этаже владелица дома, откроет ставни для выяснения причины шума. Выждав минуту, убедился, что последствие его промаха осталось не замечено, и, попросив Мадонну о помощи, заново повторил попытку. На этот раз крюк успешно зацепился за кронштейн, и подозрительный пейзан быстро подтянулся по верёвке. Аккуратно толкнув раму, открыл окно и забрался внутрь.

Оказавшись в комнате, мужчина первым делом зажёг керосиновую лампу и подошёл к зеркалу. Скинув с головы плоскую кепку, пригладил иссиня-чёрные волосы, и шутливо поиграв бровями, самодовольно улыбнулся своему отражению, оголив белые ровные зубы. Затем открыл шкаф с провизией и позаимствовал немного оливкового масла. Вернувшись к зеркалу, он глубоко вдохнул и медленным движением руки, слегка щурясь от боли, отклеил со своего лица пышные седоватые усы. Бережно обернув их в платок, с помощью масла и клочка ткани удалил остатки клеящего вещества с кожи. Далее скинул запылённый костюм земледельца и, тщательно вымыв лицо и руки, окончательно перевоплотился из крестьянина в привлекательного молодого синьора.