Джордж Фрейзер - Флэшмен под каблуком

– Тебе выходить, Флэшмен.

Взяв стоявшую у флагштока биту, я стал прокладывать путь сквозь толпу, с любопытством взирающую на нового игрока, и вышел на траву. Если вам приходилось участвовать в этом, то вы не забудете тишину, пока идете к калитке, расположенной так далеко; иногда раздаются жидкие хлопки и выкрики: «Давай, приятель!» Вокруг веревок ограждения располагается еще какая-то часть зрителей, а полевые занимают свои места, едва удостоив тебя взгляда. Мне все это было знакомо, но когда я перешагнул через канаты и поднял глаза, «Лордс» воистину поразил меня. Вокруг просторного поля с изумрудной травой, ровного как бильярдный стол, собралась огромная масса народа – рядов десять – а за ними плотно, колесо к колесу, расположились экипажи, битком набитые леди и джентльменами. Вся эта орда притихла и ждала; солнечные лучи бликовали от тысячи очков и биноклей, нацеленных на меня, – это дь-ски нервировало на столь открытом месте, мой пузырь вдруг оказался переполненным, и мне очень захотелось вернуться назад, под сень гостеприимной толпы.

Вы, наверное, сочтете странным, что это волнение не отпускает меня и сегодня – как никак, моя трусливая натура переживала и более серьезные потрясения: зулусские импи [20], казачья конница, всадники сиу – все на свой лад старались нарушить нормальную работу моего кровообращения и нервной системы. Но тогда я на сцену выходил не один, да и страх тот совсем другого рода. Незначительные на вид испытания зачастую бывают так тягостны, потому что ты знаешь, что от них никак не отвертеться.

Продлилось это ощущение не долее секунды – я сглотнул и, помедлив, шагнул вперед. И случилось удивительное. По рядам людей пробежал ропот, затем он усилился до крика и превратился вдруг в оглушительный рев: казалось, что сама земля задрожала. Леди повскакали с мест, размахивая платками и зонтиками, мужчины кричали «ура» и размахивали шляпами, подпрыгивая в своих экипажах; и посреди этого гомона духовой оркестр грянул «Правь, Британия!», и я понял: они не нового игрока приветствуют, а чествуют героя Джелалабада. От изумления меня буквально зашатало. Тем не менее я овладел собой, вскинул в ответ свою белую биту сначала направо, потом налево и поспешил к своей калитке, как и подобает скромному герою.

Там был юркий маленький Феликс, со своими школьными баками и в очаровательном мальчишеском кепи. Он скромно заулыбался и помахал мне рукой – Феликс, величайший отбивающий в мире среди джентльменов, заметьте, подвел меня к калитке и призвал команду Кента издать троекратное «ура» в мою честь. Потом опустилась тишина, и постукивание моей биты по ямке отдавалось неожиданно громко. Полевые присели на позициях. «О, Б-же, – думаю я, – это серьезная переделка, и мне кровь из носу надо добыть несколько очков после такого-то приема». И, внутренне весь сжавшись, я посмотрел на Альфреда Минна.

В лучшие времена он был верзилой – шесть футов и почти двадцать стоунов, с лицом красным, словно поджаренный бекон в гарнире из черных баков. В тот миг он показался мне настоящим Голиафом, и если вы скажете, что человек не может сойти за башню с расстояния в двадцать пять ярдов, то значит, вы не видели молодого Эльфи. Тот улыбался, лениво подкидывая мяч, казавшийся в его могучей ладони не более чем вишенкой, и притоптывал одной ногой – прямо-таки рыл землю, ей-богу! Старина Эйслби кивнул мне, прохрипел «Играем!», и я покрепче ухватил биту, а Минн, сделав шесть быстрых шагов, взмахнул рукой.

Я видел мяч в его ладони, на высоте плеча, и затем что-то просвистело мимо моего правого колена, и не успел я поднять биту, как кипер уже перекинул мяч стоящему наготове Феликсу. Я в ужасе сглотнул, ибо готов был поклясться, что даже не видел, как летела эта пр-тая штуковина. Кто-то из зрителей закричал: «Здорово зевнули, сэр!». Футах в четырех от меня оседало облачко пыли: видно, сюда он и приземлился. «Г-ди И-се! – подумал я. – Только бы не попал!» Феликс стоял в каких-нибудь десяти футах от меня и не отрывал глаз от моей ноги; Минн снова взял мяч, проделал шесть коротких шагов и я подался вперед, зажмурив глаза и стараясь выставить биту туда, где в прошлый раз взметнулась пыль. Бита подпрыгнула от мощного удара, едва не вывернув мне руки, я открыл глаза и обнаружил, что мяч высоко взвился над калиткой.

– Побежали! – заорал Брук.

Честное слово, я хотел, но ноги отказывались служить, и Брук вернулся назад, качая головой.

«Это надо остановить, – думаю, – пока меня не изувечили насмерть». Паника, смешанная с яростью и гневом, обуяла меня, когда Минн развернулся снова. Он подбежал к черте, взмахнув рукой, и я метнулся в отчаянном прыжке, размахивая что есть мочи битой. Резкий щелчок и мгновенное облегчение подсказали мне, что я отбил низкий мяч с внешней стороны в полную силу, и он, должно быть, уже где-нибудь над Уилтширом – пять пробежек, не меньше. Я готов был сорваться с места, но заметил, что Брук не пошевелился, а Феликс, который со своей позиции полевого разве в карман мне не заглядывал, пожимает плечами и улыбается мне, лениво подкидывая мяч левой.