Джордж Фрейзер - Флэшмен и краснокожие

Когда все закончилось, она, привалившись к каминной решетке, переводила дух и освежалась джином. После того как глаза вкатились на свою орбиту, она устремила на меня чувственный взгляд и проскулила:

– О боже, и зачем ты вернулся? Как раз в тот момент, когда я только-только начала оправляться после нашей разлуки.

И она опять зашмыгала носом.

– Жалеешь, что я пришел, да? – говорю я, ущипнув ее за ягодицу.

– Ты же сам прекрасно знаешь, что нет! – надувает губки она. – Я такая дура. Ведь понимала , что слишком привязалась к тебе тогда… в прошлом году, но… но только когда ты ушел, я… я… – тут она разревелась по-настоящему, и потребовалось несколько добрых глотков джина, чтобы хоть немного успокоить ее. – И тут… когда я увидела тебя сегодня в холле, то почувствовала… такую радость, и я… Ох, как глупо: в моем-то возрасте веду себя как шестнадцатилетняя!

– Сомневаюсь, что какая-нибудь шестнадцатилетняя способна вытворять такие штуки, – говорю я, а Сьюзи, хихикнув, шлепнула меня, после чего вернулась к своим излияниям.

– Я уже говорила однажды… Я знаю, что ты такой же, как все, и все, что вам нужно, это хорошенько покувыркаться, а я просто старая… ну, слишком зрелая дура, чтобы чувствовать к тебе то, что чувствую… Мне ли не знать, что ты не любишь меня… так, как люблю я… – Теперь слезы хлынули из нее как Уз [26]при паводке, стремительно снижая крепость доброго сорокаградусного напитка.

– Ох… мне так хочется думать, что тебе нравится со мной, даже больше… больше, чем с другими… – Она глядела на меня заплаканными зелеными глазами, губы ее дрожали. – Скажи, тебе… тебе и в самом деле нравится это… со мной… больше… да? Честное слово, когда я поймала твой взгляд в зеркале… ты смотрел на меня… ну, с такой нежностью…

Чушь собачья, разумеется, зато доказывает, насколько я был прав, предприняв повторный натиск. Когда берешься за дело, делай хорошо, и если Сьюзи желает покататься с тобой, пришпорь кобылку. Добрый час я распинался, как схожу с ума по ней и что не знаю никого, способного с ней сравниться – это было не такой уж ложью, – и шептал комплименты до тех пор, пока она не поцеловала меня нежно и не заявила, что я милый мальчуган. Я добавил, что тосковал по ней все эти месяцы, и тут ее взгляд сделался вдруг недоверчивым.

– Уверена, что ты быстро утешился, – фыркает она. – Это когда вокруг столько вертихвосток. Не мели чушь!

– Ну, были одна или две, – продолжаю я, зная, с какой карты заходить. – За неимением лучшего. И не говори мне, – в свой черед фыркнул я, – что какой-нибудь счастливчик не развлекал тебя в мое отсутствие.

Тут, знаете ли, она вспыхнула и начала кричать, что ничего, мол, подобного, как я только мог такое подумать! Но я видел, что ей нравится, и, подмигнув, спрашиваю: неужели совсем никого? Тут она раскраснелась еще пуще, заерзала и говорит, что не ее-де вина, коли некоторые уважаемые и богатые клиенты желают уделить мадам личное внимание.

– Ого, – говорю. – И кто бы это мог быть?

– Это тебя не касается, нахал! – хихикает она, тряся головой. Я помолчал, пока она не повернулась ко мне, потом сдвигаю брови и спрашиваю строго:

– Сьюзи, кто?

Она заморгала, и постепенно вся игривость исчезла с этого простого, милого личика.

– Ну-у, – протянула она, колеблясь. – Почему ты так смотришь на меня? Ты же не… не сердишься, нет? Мне казалось, ты просто шутишь со мной…

Я промолчал, только сердито пожал плечами, отводя взгляд, и она испуганно ахнула и схватила меня за руку.

– Эй, Бичемп! Неужто ты… ты подумал?.. Но нет, любимый, я бы никогда… Ну, в чем дело?

– Да ни в чем, – отрезаю я и играю желваками. – Ты права – это не мое дело.

Но сам тем временем начинаю кусать губы и напускаю на себя вид как у принца Альберта. Тут она испугалась по-настоящему: обняла меня за шею и, обливаясь слезами и рыдая, стала уверять меня, что это-де все оттого, что ей и не грезилось увидеть меня снова, иначе она бы ни-ни… Но это, мол, все ничего для нее не значит, честно, о, Бичемп – всего пару раз, как, например, с тем богатым креолом-плантатором, отвалившим сотню долларов за право принять с ней ванну… Но она бы швырнула этому старому козлу в лицо его деньги, если бы знала, что меня это… А если до меня дошли вдруг слухи про нее и графа Водриана, так это наглая ложь – это был не он, а всего лишь его четырнадцатилетний племянник, которому граф просил преподать несколько уроков…

Продолжи я свою игру, то, без сомнения, насобирал бы сплетен на добрую книгу, но у меня не было настроения заводить свою шараду так далеко. Я потешил тщеславие старой потаскухи, подпитал ее нежные чувства, напугал до смерти и разведал, насколько крепко она привязана ко мне. Заодно здорово развлекся, наблюдая, как Сьюзи изворачивается и трепыхается. Наступило время проявить великодушие и милосердие, поэтому я потискал ее в знак прощения, и она чуть в обморок не грохнулась от облегчения.