Аспен Матис - Самый безумный из маршрутов

«О, только посмотрите. Опасная девушка, – сказал Эдисон. – Какой ужас».

Я ударила по его рюкзаку и засмеялась.

«Мы скучали по тебе очень сильно, потому что мы тебя любим, и мы плакали и успокаивали друг друга, чтобы заснуть», – сказал Эдисон. Он шел впереди; я видела только его спину, но почувствовала в его голосе насмешку.

«Пошли вы, оба, – сказала я, – и спасибо».

Ледяная Шапка смотрел на меня, его глаза смеялись. Я чувствовала его взгляд на щеке, но не посмотрела ему в глаза.

Мы прошли еще шесть миль и оказались в песчаном каньоне на участке с высохшей травой, обширном, как африканская саванна. Круглые горы покрывала бурая трава, которая как полотнище трепетала на порывистом ветру. Время от времени я оборачивалась назад, ища взглядом хромающего мужчину, немного надеясь, что я замечу его в море травы, а он увидит меня с двумя молодыми уверенными мужчинами, сникнет и придет в замешательство. Скопления пыльных камней были разбросаны по горам с бурой травой, солнечный цвет окрашивал все поле в золотистый цвет; оно стало похоже на сказочное соломенное поле. В порыве большой радости я не подумала, что хромой мужчина мог не знать, что спал этой ночью по соседству с девушкой. На моем месте вполне мог быть другой мужчина. Для него я была лишь другим безликим путником, который раньше него сделал стоянку. На самом деле мое присутствие, возможно, дало ему почувствовать себя в большей безопасности.

Равнина казалась чужой, африканской. Здесь могли обитать львы, прячущиеся группами за белой скалой. В этой открытой степи было легко потеряться, если свернуть с тропы. Пройдя примерно три мили, мы увидели гору Игл Рок, поднимающуюся над горизонтом подобно живой птице. Мы остановились на отдых в ее тени.

Ледяная Шапка опять сказал, что волновался за меня.

Эдисон снова сказал, что я его раздражаю, как «пятое колесо». «Еще от тебя странно пахнет, – сказал он. – Как будто кровью».

«Кровью?» – спросила я. Я была напугана. Я больше не ощущала последствий изнасилования, ужасных кровавых семян. Но после замечания Эдисона я внезапно почувствовала себя виноватой, как будто лгала своей новой семье. Похоже, что, в конце концов, следовало рассказать им об изнасиловании. Внезапно я захотела поделиться секретом, который носила с собой, чтобы они могли помочь мне справиться. Я верила , что они помогут. Я надеялась, что они позаботятся обо мне и примут меня – скажут мне: «Черт с ними! Черт с ними со всеми!», и мы втроем будем диким племенем в центре пустыни, воинами, идущими вместе, сплотившимися в борьбе со всем миром. С ними я чувствовала себя спокойнее. Я думала, что хочу оставаться с ними всегда.

Затем, прежде чем я осознала, что мои слова могут обнажить мою душу, я сказала двум своим соплеменникам: «Я не я была. Я была изнасилована в колледже».

Эдисон бросил камень в пустоту. «Многие девчонки так говорят», – сказал мне Эдисон.

Слезы брызнули мне на ноги и стекали в пыльную почву. Мои уши горели. Эдисон говорил, но я не хотела слушать. Я старалась не слушать. Он был слишком близко ко мне, мое колено – в дюйме от его. Я не отодвигалась. Он рассказывал историю. Он говорил, что нужно научить меня, как устроен мир. «Все просто, – сказал он. – Слушай и запоминай».

Он рассказывал о своем городе и его проблемах. «Если вы белые, чертовы ниггеры говорят, что вы их все время насилуете». Это постоянно случалось в его городе в штате Теннесси. Он говорил, что они врали из-за денег, чтобы привлечь внимание, что им стыдно за «чертовых отвратительных людей» и все такое, и что они хотели верить, что могут себя уважать. Потому что изнасилование лучше, чем твой собственный долбаный выбор.

«Им следует знать, что никто не хочет иметь дело с их черными задницами».

У меня с языка было готово сорваться слово «невежда », которое я хотела бросить в него, но я почувствовала, что мой пересохший рот не способен выговорить его.

Каждая группа новых людей, узнававших меня, заставляла меня почувствовать угрызения совести. Моя история была постыдной. Мне всегда придется все разъяснять, смягчать, извиняться, скрывать или глубоко захоронить. Я очень ненавидела ее.

Наконец я посмотрела на Ледяную Шапку, но в его глазах я увидела прочный языковой барьер между нашими жизнями.

Я предположила, что все это так и останется. Навсегда – с этого момента. Эта семья тоже не понимала меня. Я была озадачена тем, что вновь обнаружила: после долгого времени скандирования «Изнасилование Это Не Моя Вина», некоторую вину я все же ощущала.