Душица Миланович - Пир князя Владимира

Когда за день до отъезда князь собирался принести жертвы, к нему приблизилась какая-то женщина.

Пряди светлых волос, распущенных в знак скорби по разрушенному храму, падали на ее бледное лицо. Она не обращала на это внимания. Большой белый платок, наброшенный на голову, закрывал ее спину до пояса. Она была как тонкий молодой стебелек в своей темной, застегнутой до горла одежде. Ее прозрачная красота, горящие глаза казались бы призрачными, не будь на ней ожерелья из нанизанных на золотую нить жемчужин, сделанного для нее по заказу мужа.

Он тоже собирался с князем в поход. Сейчас он был среди тех, кто, не шелохнувшись, стоял на равном расстоянии от налитого силой быка с пестрой трехцветной шкурой. Подтягивая и затягивая веревки, накинутые на его мощную шею, они заставляли его стоять ровно. Для того чтобы его, упершегося ногами в землю и сильного, задравшего голову и издающего грозное мычание в тщетной попытке сопротивления, принести в дар богу.

Женщина пробилась к князю через толпу собравшихся на жертвоприношение быка с белым завитком шерсти между рогами. Раздался ее голос, высокий и страшный, перекрывший гомон толпы, словно исходил он из более крупного тела и мощного горла, чем у тоненькой молодки, которая, протянув руки к князю Святославу, произнесла то, ради чего пришла сюда:

– Убей! Твои идолы требуют крови! Княгиня Ольга в могиле переворачивается, ты ее церковь разрушил, против единого Бога восстал! На землю христианскую войной идешь, что ж, отправляйся, назад тебе не вернуться!

Продолжить она не смогла. Ее слова привели киевлян в ярость. Она осквернила место принесения жертвы, оскорбила богов и прокляла князя, который готовился вести свои дружины на новые завоевания. Если бы не подоспел жрец, ее разорвали бы на куски.

Возможно, она оказала бы сопротивление, если б успела, но все свершилось в одно мгновение.

Ее муж, окаменев, вытянув руку в попытке заслонить ужасающую картину, смотрел на жертвенное существо, из которого тонкой струйкой вытекала жизнь. Его покинули силы, он не мог шевельнуться. Все было кончено очень быстро. Ее голова была вывернута в сторону, так что лица он не видел, только часть лба и один открытый остекленевший глаз…

Перед князем, подняв руки, стоял жрец:

– Эта жертва сама нам себя предложила!

И обращенным к небу пронзительным воплем дал понять киевлянам, что Перун доволен.

Святослав под крики собравшихся умертвил быка. Ловким движением он перерезал ему глотку. Кровь ударила струей и забрызгала и князя, и тех, кто держал животное. Жрец подпрыгнул от радости.

– Кровь врагов польется рекой как кровь этого быка! – радостно вскричал он.

Звон оружия и стук копыт у Андрианополя были в десяток раз громче со стороны греков. Столько их там было.

Святослав, неотвратимый как приближающаяся гибель, выехал перед своим войском. Поднял меч.

– Не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, мертвые позора не знают!

Молчание длилось, пока не затихло эхо от его слов.

– Где ты свою голову сложишь, там место и нашим! – раздалось из русских рядов.

И двинулись на неприятеля, громко ударяя по щитам, а смерть, которую они призвали в союзники, шла рядом.

В тот день они победили. Князь Святослав взял богатую добычу и часть ее отделил как долю мертвых русских голов:

– Их доля отойдет родным.

Цимисхий, зная, что лишь на время отвел беду от царьградских ворот, немедленно собрал и вооружил более сильное войско. Занял Переяславец. От города, названного Святославом столицей, остались одни развалины, над которыми летали духи. Ветер, разнося пепел, ткал покров для безжизненных обгоревших тел. Мертвыми стражами лежали здесь все восемь тысяч русских воинов, которых Святослав оставил защищать укрепления.

Сам же он встал со своим войском в крепости Доростол. На месте, где императору Константину явился огненный крест, под которым он основал город. Святославу не было дела до чужого бога и его знамений. Но так думали далеко не все в его войске.

В первое же утро привели к нему воина, русского, того самого, чья жена осталась лежать на жертвеннике. Он что-то бормотал о сне, который видел в ту ночь, о светящемся кресте и о горящем небе. И еще что-то о всеобщей погибели и гибели князя.

Возможности выложить все, о чем он начал говорить, ему дано не было. Быстрым, резким движением руки князь ребром ладони ударил его по губам и, пока воин, задыхаясь, сплевывал кровь, сделал знак вывести его вон.