Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

– В регистрационную контору при вокзале.

– У вас и такая имеется?

Что ни час, то новые новости!

– Сами увидите! Там записывают имена всех, кто отправлен на работу в «Лохань». Ведь там чего только нету – и сонная болезнь, и тиф, и малярия… Поэтому лучше взять на заметку каждого, чтобы потом случайно его не перевести куда-нибудь в другое место.

Завидная перспектива!

Мы прошли под одной так называемой террасой, которой предстояло стать насыпью. Отсюда хорошо просматривался рабочий поселок с грязными и вонючими дощатыми бараками. От каменной стены, в которую вгрызался котлован, тянуло удушливой пылью. Скудная норма прогорклой воды, свист бичей, стоны, крики, покрытые язвами тела, вонь тухлой рыбы от походной кухни, забитые негры – кожа да кости, а внизу, на берегу Конго, греются на солнце отвратительные скопища крокодилов.

Большой участок железнодорожной насыпи уже был готов. В узком месте реки берега соединял небольшой мост для поездов, а выше, у довольно солидного здания, сейчас укладывали шпалы. Должно быть, это и есть вокзал.

Позади послышался шум, кто-то бежал за нами. Турецкий Султан и Одноглазый, ухмыляясь, преградили нам путь.

– Стой! – Его большой нос крючком показался мне отвратительней обычного. – Забыли обыскать вас, субчики-голубчики!

На пару с Одноглазым они вывернули наши карманы, однако ничего предосудительного не нашли. Турецкий Султан от этого еще больше взбеленился. Схватил футляр от бинокля, который всегда болтался у Хопкинса на боку, и вытряхнул из него все сигары.

– Роскошествовать он, видите ли, сюда заявился! Подохнешь тут, как собака… Посмел на меня руку поднять!

– Замолчите, Буланже, – одернул его Одноглазый. Видать, он у них был начальством повыше Султана. – Приставить к ним двоих охранников, – приказал он конвоиру. – И чтобы глаз с них не спускали ни на минуту. Чуть что – стрелять!

– Слушаюсь, господин главный инженер.

Одноглазый с ухмыляющимся Султаном ушли, а нас конвоиры втолкнули в здание вокзала, откуда далеко разносилось хриплое, бессвязное пение. Здесь нас поджидал очередной сюрприз. Такого комфортабельного вокзала, пожалуй, даже в Оране нет: красивое, большое здание, повсюду эмалированные таблички-указатели:

и рядом с этой другая:

На каждом углу указательные надписи, чтоб не заблудиться:

Спрашивается, на кой ляд в этой занюханной дыре вокзал при несуществующей железной дороге? Безумие, да и только! На миг мне показалось, будто я утратил рассудок. Но и спутники мои застыли в полном ошеломлении.

Из рупора громкоговорителя послышался голос:

«Внимание, внимание!.. Алжирский экспресс прибывает в шестнадцать часов сорок минут к четвертой платформе… От первой платформы в семнадцать часов двадцать минут отправится поезд по маршруту Игори – Сиди-бель-Аббе – Стокгольм – Токио… Внимание, внимание! В девятнадцать часов пять минут – сцепление рисовой саке с бутылкой джина…»

Мы переглянулись.

– В жизни своей не видал – не слыхал ничего подобного! – оторопел Чурбан Хопкинс.

– Признаться, я тоже. Ни шпал, ни рельсов… И что это за расписание алкогольного движения?

Вернулся охранник.

– А ну, пошли! Раз-два.

Мы двинулись к двери, на которой было написано:

– Кто это там распевает? – полюбопытствовал я у одного из конвоиров.

– Начальник станции.

– А что за поезд отправляется?

– Экспресс на тот свет! Не задавай лишних вопросов!

«Регистрационная контора» надрызгалась, как извозчик. За столом сидел щуплый капрал, с которым мы беседовали в буфете. Выходит, он и есть начальник станции. По кабинету, пошатываясь, слонялись четверо-пятеро солдат, в одних рубашках, мокрые от пота.

– Попались, пташки-милашки! – просипел капрал. – Теперь узнаете, почем фунт лиха! – Едва кончив говорить, он сразу же запел.

– Эти пойдут в «Лохань», – пояснил конвоир.

Капрал, мурлыча себе под нос, поочередно ткнул каждого из нас пальцем в живот.

– Здесь все до единого чокнутые… – шепотом удивился Хопкинс.

Тихонько напевая, начальник станции занес наши имена в конторскую книгу, и конвоиры увели нас прочь.

…Раскаленная земля словно горела под ногами, исторгая удушливые испарения. Сумерки отвратительной маслянистой пленкой сгущались над неприветливым, выжженным краем.