Мария Бершадская: Джинсы в горошек

Папа нахмурился:

– Ага, вы ещё Ветку возьмите…

Он старался казаться сердитым, гремел тарелками, что-то ворчал о прогульщиках, но я уже поняла: это – победа.

Ну а мама и спорить не станет. Я ей просто скажу, что «папа нам разрешил».

Это ведь не враньё, правда? Просто маленькая хитрость.

Мы с Мишкой считали дни. Одиннадцать… Десять… семь… пять… Они катились один за другим, слишком большие и медленные.

Утром за день до нашей поездки я встретила Сонину бабушку. Я даже не сразу её узнала. Раньше я никогда не видела её без помады и какого-нибудь модного шарфика. А волосы? Они торчали во все стороны, а бабушка и не думала их поправлять.

– Соня в больнице, – пожаловалась она. – Полезла вчера на шкаф за воздушным шариком и упала со стула.

– Ой! Что с ней? – испугалась я.

– Ногу сломала. Сказали, в понедельник отпустят. Вот, блины ей везу. Ну чем их там кормят? Это ж кошмар!

Бедная Соня! Надо ей что-нибудь передать…

Я сунула руку в карман. Какие-то крошки… мятая бумажка… прошлогодний каштан. А вот разноцветный браслет из резиночек! Я сплела его только вчера.

– Возьмите для Сони. Вы ей скажите, что это специальный браслет. Если его на руку надеть – ноги быстрей выздоравливают!

Мне было немножко жалко его отдавать. Все мои браслетики получались какими-то растрёпанными, а этот вышел таким аккуратным, красивым…

– То, что нужно, – обрадовалась бабушка. – Ты подожди…

Она зашуршала пакетами, размотала пушистое полотенце, развернула фольгу… И тут я почувствовала такой чудесный аромат, что у меня в животе что-то заскрипело.

– Держи. – Бабушка протянула мне блин – тонкий, горячий, масляный. Потом посмотрела на меня и добавила ещё один.

Она побежала к машине, а я выудила из рюкзака папин клетчатый зонтик и пошла в школу.

Надо же, я и не знала, как это здорово – есть горячие блины на улице, ёжась от ветра, отворачивая лицо от ледяных капель дождя.

Погода была ужасная, и от этого блины казались ещё вкуснее.

После уроков я отправилась к Мишке.

– Ну вот, – нахмурился он, выслушав мои новости. – И что теперь делать?

– Вдвоём поедем. Думаешь, Соня обидится?

Мишка дернул плечом и ничего не ответил. Мрачно сопя, он резал на кубики подсохший чёрный хлеб. И, конечно же, выбрал для этого свой любимый огромный, прямо какой-то людоедский нож. Он даже масло на хлеб умудряется им намазывать.

Молча мы разложили кубики хлеба на противне, молча посыпали их солью, молча достали из шкафа баночки специй. Я выбрала чеснок и укроп, а Мишка откуда-то вытянул мятый пакетик с приправой для «Роллтона».

– Понимаешь… – Мишка откашлялся, словно что-то мешало ему говорить. – Я тебе врал.

Отличная новость. И что дальше?

Сказал – и снова молчит. Задвинул противень в духовку, чиркнул спичкой…

– Врал, что хочу на колесо обозрения. Я вообще в этот парк не собирался…

– А куда ты пойдёшь?!

– К отцу, – буркнул Мишка. – У него день рождения четырнадцатого. Он как раз рядом с парком живёт, пару остановок проехать.

Ну и ну! Ни разу не слышала, чтоб Мишка говорил о своём отце. Конечно, я понимала, что он у него БЫЛ, я же не маленькая. Но Мишка даже слово это никогда не произносил – просто огибал его, как обходят давнюю выбоину в асфальте, по памяти, по привычке.

– Ты его хочешь поздравить, да?

– Ага. Два года представлял, что прихожу к нему… с подарочком.

– А что ты ему подаришь? Уже придумал?

– Зелёный горошек. Восемь банок в одной упаковке. Я её бантиком перевяжу и перед ним – бабах! Вот, поздравляю, носи на здоровье.

Мишка улыбался, словно придумал отличную шутку. Но я-то видела, что ему не смешно. Даже губы дрожат, и совсем не от смеха.

– Знаешь, почему я Мишка Горошек?

Я покачала головой. Это была самая обидная для Мишки кличка, он был готов драться со всеми, кто так его назовёт. Много раз я хотела спросить, почему он так злится. Но не спрашивала. Я думала, это секрет. А секретами не всегда хочется делиться.

Мишка открыл духовку, принюхался, сделал меньше огонь.

От плиты тянуло жаром, и я отодвинулась подальше. А Мишка, наоборот, сполз на пол и чуть ли не носом уткнулся в духовку.