Ольга Гурьян: Повесть о Великой стене

— Уж раз господин требует мяса, придется его мясом угостить! Я повариха искусная, умею и парить и жарить. Могу протушить кусок мяса так, что будет он нежней небесного облачка. Могу приготовить подливки: сладкие, соленые, кислые, горькие и острые. Могу угодить и нёбу и желудку, так что из жадного рта слюнки потекут…

Так она говорила и с каждым словом подходила все ближе к мальчикам и уже не улыбалась, а хмурилась, и густые брови изогнулись, как мохнатые змеи, над сверкающими глазами. Цзинь откинулся назад и, как завороженный, не мог отвести от нее взгляда, а Цзеба тихонько пискнул и втянул голову в плечи.

— Но нет у меня мяса, и негде его добыть. Так что же прикажешь делать? Не хочешь ли ты, чтобы я зарезала твоего слугу и взамен поросенка изжарила его на обед?

— Я людей не ем! — плаксиво закричал Цзинь. — Верно, сама ты людоедка! Оставь Цзеба! Это мой шут, а не твой! Вот я пожалуюсь моему отцу, и он велит отрубить тебе голову!

— Ах, так! — закричала хозяйка и выпучила глаза. — Ррр! Где мой большой ножик? Р–р–р! Зарежу и слугу и господина, чтоб не дерзили, не грубили, были вежливы! P–p–p!

Тут оба мальчика в ужасе перемахнули через перила балкончика и, не разбирая дороги, кувырком, ломая кустарник и раздирая одежду и кожу о сучья деревьев, скатились вниз с горы. Сверху им вслед несся звонкий хохот хозяйки, потом эхо отчетливо повторило ее смех. Потом все стихло, и только где–то, невидимый, журчал ручей.

— А к–к–кони? Они остались наверху, — сказал Цзеба, зализывая исцарапанные руки.

— Я за ними не стану подниматься, — ответил Цзинь, — а ты, если хочешь, иди.

— Н–н–нет, — сказал Цзеба, — я не хочу. П–п–пусть оста ются.

Что с мальчиками случилось дальше, читатель узнает аз следующей главы. Что же касается лошадей, то хозяйка, все еще смеясь, стегнула их хворостиной, крикнув:

— Пошли, кони, за своим хозяином следом!

И кони поскакали домой. Но они не добрались до дому, верно кто–нибудь украл их по дороге, и мы о них больше рассказывать не будем.

Была ночь, и Цзи, столица страны Янь, спала крепко. Спал и безногий привратник Ио Чжа в своей каморке у ворот дворца советника Цзюй У. Что ему снилось, неизвестно. Ведь сон длится одно мгновение и свидетелей ему нет. Быть может, ему виделись его знатные предки из рода Ио, важно выступающие в тяжелых одеждах и звенящие нефритовыми подвесками своих поясов; господа Ио, служившие то одному государю, то другому, своими коварными советами мутившие все семь стран, заключавшие лицемерные союзы, переходящие в войну. Кто знает? Быть может, ему снилось, как Ио Цзянь на службе у Чжао вел войска на свою родину Янь и его солдаты разбивали городские ворота. Дан! Дан! — звенели о бронзу их мечи. А быть может, тяжело стоная во сне, видел он тот день, когда побежденный Си–ван, яньский государь, из мести казнил всех Ио, которых он сумел поймать, и пощадил лишь малютку Ио Чжа, приказав отрубить ему не голову, а ноги, чтобы нечем ему было бегать из Янь в Чжоу и в Ци. Яркое солнце нестерпимо сияло на лезвии топора в поднятой руке палача, а стража оглушительно била в медные тазы. Гон! Гон! И вдруг топор, сверкнув, опустился. Гон! Гон! Гон!

Привратник приподнялся на своей циновке, встряхивая спросонья головой. Да, отрубили ему, мальчишке, обе его тоненькие ножки и подарили его советнику Цзюю, отцу нынешнего господина Цзюй У, чтобы сидел у его ворот. У многих вельмож были безногие привратники, и иногда господа хвастались друг перед другом знатным происхождением своих рабов. Но Ио был всех знатней… А в самом деле в ворота стучат.

Ио Чжа подобрал костыли, лежавшие рядом с циновкой, добрался до ворот, открыл глазок, искусно спрятанный между шляпками гвоздей, и выглянул, чтобы узнать, кто это только что так безумно стучал.

Ночь была безоблачная, и светила полная луна. Было так светло, что виден был каждый лист на деревьях, но кто стучал, привратник сперва не увидел. Потом рассмотрел яркую даже при лунном свете ткань, кучкой лежавшую на земле у ворот. Привратник позвал стражников и отпер замки. Стражники выдвинули тяжелые засовы и открыли калитку, прорезанную в створках ворот. Они поворошили кучку яркого тряпья, встряхнули ее, и все увидели дурачка Цзеба, сверстника и любимца молодого господина Цзиня.

Тогда привратник вспомнил, как утром они с господином уезжали на охоту, и сказал о том стражникам, и все они испугались и смотрели на лицо Цзеба, зеленое под луной. Бесчувственного дурачка втащили во двор и закрыли калитку.