Ольга Гурьян - Повесть о Великой стене

Читателя просят перенестись на мысленных крыльях через всю Поднебесную, от северо–востока, где находится страна Янь, на юго–запад. Через реку Ишуй, границу Янь и Чжао, над горным хребтом Утайшань, где подножия пяти вершин купаются в облаках, над страной, которая когда–то была государством Цзинь и после свирепых войн разделилась на три Цзинь: Чжао, Вэй и Хань. Над долинами, некогда плодородными, а теперь опустошенными, над гордыми городами, лежащими в развалинах, через реку Фэнь и мутные воды Желтой реки, над пещерными городами, где в обрывах глины, как пчелиные соты, зияют ярусами окна и двери пещер. К юго–западу, над развалинами высокой стены, некогда разделявшей княжества Цинь и Вэй, к берегам реки Вэй, в столицу Цинь — Саньян. Над крышами столицы к дому начальника дворцовой охраны, господина Цзя–на. Он сам сейчас во дворце, но вот госпожа Цзян, стройная, как ива, благоухающая, как цветок коричного дерева, одетая в прозрачные шелка, подобные крыльям стрекозы. И здесь начинается следующая глава.

Госпожа Цзян, супруга начальника дворцовой охраны, не хотела ни прясть, ни ткать, ни разматывать шелковые коконы. Целые дни она сидела перед зеркалом, а служанки расчесывали черную тучу ее волос, заплетали и расплетали их снова и укладывали в прически то в виде птичьего хохолка, то двумя–тремя узлами — кружками на макушке. Такое ее поведение объяснялось тем, что у нее не было свекрови, которая могла бы научить ее приличным занятиям. Что касается господина Цзяна, то, вместо того чтобы раза два как следует поколотить ее и тем научить уму–разуму молоденькую женщину, он, как только возвращался со службы, не сводил с нее глаз, восхищался ее плясками и слушал, как она болтает тоненьким, пискливым голосом. Когда у них родился ребенок и госпожа Цзян узнала, что это девочка, она очень рассердилась, застучала кулачками по ложу, разбранила служанок и начала жаловаться на судьбу, пославшую ей не сына, а всего лишь дочку.

— Теперь мой господин разлюбит меня! — восклицала она, рыдая и утирая глаза тонкими пальцами.

Но господин Цзян утешил ее, сказав, что он в восторге от дочери и что ей следует дать хорошее имя. В это время подул ветер, под стрехой крыши зазвенели колокольчики, и господин Цзян сказал:

— Назовем нашу дочку Колокольчик — Лин!

Но госпожа Цзян уже успокоилась и разыгралась, ее ротик улыбался, и она ответила:

— Будет лучше назвать ее Лин–лань — Ландыш!

Выбрав красивое имя и позаботившись, чтобы всего было у ней в изобилии, госпожа Цзян предоставила девочку самой себе, ничего ей не запрещала и не приказывала. Некому было научить Лин–лань обязательным для женщины четырем добродетелям — скромному поведению, уходу за внешностью, изящной речи и искусным рукоделиям. Унаследовав от отца воинственный дух, крошка Лин–лань колотила кулачками своих нянек и царапала лицо своей кормилице. Едва научилась она крепко стоять на ножках, как стала выбегать за ворота, сбросив вышитые жемчугом туфельки, босиком скакать по улице и лезть в драку с четырехлетними и пятилетними мальчишками. Няньки бежали жаловаться госпоже Цзян и заставали ее у зеркала или на ложе. Она открывала заспанные глаза и говорила:

— Как я сохраню свою красоту, если меня будят десять тысяч раз на день! — И другого ответа у нее не было.

Попытались обратиться к господину Цзяну, но тот засмеялся и сказал:

— Храбрая девочка! Вся в деда и прадеда. Приведите–ка ее сюда. — И, поставив Лин–лань меж своих колен, начал поучать: — Когти — защита зверя, кулаки — оружие деревенщины. Это хорошо, что ты не боишься ребят, которые вдвое тебя старше, но драться надо по правилам.

После этого он стал будить Лин–лань на рассвете, чтобы еще до ухода во дворец заняться с ней. На площадке в саду он показывал ей правильное дыхание и необходимые для воина движения.

— Лови птичку за хвост, — говорил он.

Лин–лань, широко расставив ножки, протягивала правую руку вперед и вверх, а левую закладывала за спину и, нагибаясь вперед, высматривала птичку.

— На месте! Выпад! Держи! — командовал господин Цзян, и Лин–лань хватала воздух за хвост и держала в сжатом кулачке.

— Белый журавль охлаждает крылья! — кричал Цзян.

И Лин–лань, отвзрнув лицо в сторону, приседала, поднимая и опуская поочередно руки.

— Достань иголку с морского дна!

Одной рукой придерживая локоть другой, будто боясь замочить рукав, Лин–лань сгибалась до самой земли и, выпрямляясь, высоко вздымала обе руки.