Лев Стекольников: Последняя тайна пещеры

«Ни ты, ни твой друг не будете мне в тягость. Если сейчас у папы с мамой мало денег, то напиши мне, и я вышлю на дорогу. По приезде потолкуем обо всем прочем…»

— О чем таком прочем? — опять прервала меня мама.

— Ну, как ты не понимаешь? Обо всем, значит, и о прочем.

Папа улыбнулся и закрылся газетой. Хороший у меня папка!

— Ладно, уезжай к своему дяде Жене, уезжай, коли тебе родная мать надоела! — И мама вышла из комнаты.

Очень неприятно, даже тоскливо делается, когда мама так говорит. Но что делать? Я поступаю правильно — так сказал дядя Женя, а я ему верю.

Когда мы с Мишкой исполнили незамысловатый танец дикого восторга и упали, отдуваясь, на диван, я сказал:

— Надо зайти к Сергею Сергеевичу. Это будет разведка. Что если он сам решит поехать на Кавказ? Вообще пора нам узнать всякие подробности о пещере…

— А ты не выдашь себя? — прервал меня Шилин. — Пойдем вместе.

Я ответил, что это-то и покажется подозрительным: оба будем задавать наводящие вопросы. Если уж я выдам наш замысел, то Мишка может это сделать не хуже, а значит опасность разоблачения возрастет вдвое.

Кажется, Мишку убедила моя арифметика, и он отпустил меня.

Снова я приехал за Невскую заставу. На этот раз я без труда нашел нужную лестницу и вбежал на пятый этаж…

Дверь в квартиру Маркина оказалась незапертой, и я сделал глупость. Почему-то мне не захотелось звонить, а показалось вполне уместным войти и постучать в комнату нашего учителя. Я шагнул в прихожую, но услышал голос Ксаны и повернул назад. И тут — видно, где-то в квартире была открыта форточка — от сильного потока воздуха дверь захлопнулась.

Долго я жал и вертел круглую медную ручку — замок не открывался, и я попал в плен. Что за глупое положение! Стучать в дверь, за которой звучал низкий голос Ксаны, мне не хотелось. Может, она скоро уйдет?.. Я забился в угол за вешалку и стал ждать. Хорошо хоть в квартире никого не было. Понемногу я успокоился и стал прислушиваться. Говорил Маркин, голос его звучал тихо и мягко:

— Я уже не прошу о большем, но нельзя отказывать человеку в доверии.

— Молчите и оставьте мою руку в покое, — резко оборвала Ксана, — вы опять о том же? Я, кажется, запретила вам даже упоминать об этом, а вы опять…

— Эх, Ксана, — начал было Маркин.

— Вы ужасно самоуверенны. Вы были уверены, что сделали открытие, были уверены, что я почему-то обязательно должна ответить вам взаимностью, теперь вы уверены, что я встану на вашу сторону в споре с Балясиным… Вот Балясин — настоящий ученый и сильный человек. Он хозяин своим мыслям и чувствам. Уж он-то не решился бы на научное сообщение, не взвесив все «за» и «против».

Маркин тихо засмеялся:

— Ох, Ксана, вы не могли ударить меня еще больнее?.. Да ведь ваш Балясин — ничтожество! Я самоуверен? Да разве можно браться за дело без уверенности, что доведешь его до победы? Это же значит заранее обрубить себе крылья. Плох тот ученый, который, начиная работу, не слышит в своей душе голоса Ломоносова или Менделеева. Я, например, уверен, что каждый писатель носит в сердце мечту — писать, как Лев Толстой… Так разве это самоуверенность?..

С минуту за дверью было тихо, потом опять заговорил Сергей Сергеевич:

— Как можно любить и не надеяться на взаимность? Разве можно любить и, как бухгалтер, подсчитывать хладнокровно «за» и «против»? Разве можно скрывать свое чувство только потому, что прошло, скажем, не двести одиннадцать дней, а только двести десять? Да кто это установил такие нормы? Кто же так любит?.. Да будь я трижды урод и четырежды дурак, но всегда во мне будет жить то, что вы назвали самоуверенностью.

— Вы опять… — начала было Ксана.

— А что представляет собой Виталий Балясин? Такие ученые тоже нужны, но не они делают открытия. Ваш Виталий Балясин — просто чернильница на двух ногах.

Дверь в комнату распахнулась и, стуча каблуками, Ксана побежала к выходу. Я вжался в угол. Ксана резко щелкнула замком и… дверь на лестницу отперлась. Маркин не показался. Я выбрался на площадку и позвонил.

— Толя? — удивился Сергей Сергеевич. — Входи, входи…

У него было усталое лицо. Мы сидели рядом за столом. «Палеолит» — прочел я на корешке толстой книги.

— Да, Толя, придется мне опять ехать на Кавказ, — сказал он мне, разворачивая карту.

— Как? Летом? — вырвалось у меня.

Маркин внимательно на меня поглядел. Ему, конечно, была непонятна нотка разочарования в моем голосе.

— Хорошо бы в этом году, да все против меня. Мать опасно заболела. Положили ее в больницу… Да и денег нет… А ты что, серьезно заинтересовался пещерой?