Милош Кратохвил: Удивительные приключения Яна Корнела

Я закончил свою писанину и мог бы прыгать от радости, как дитя. Мне же нисколько не весело. Я неожиданно расстался со всеми теми, кто еще недавно кричал, дрался и пел вместе со мной, — все они исчезли и остались где-то здесь, среди книжных листов, как высушенные цветы в гербарии. Опустела и моя душа. Она, как амбар весной: крикнешь — и никто не ответит тебе, только твой голос отзовется в нем глухим эхом. Удивительное это ремесло, ремесло писателя. Человеку кажется, что он попишет немножко для собственной забавы, да и бросит. Однако порой это занятие хуже всякой лихорадки, — кровь кипит, а сердце сильно бьется, хотя снаружи это незаметно.

Но я сознавал, что именно здесь мне пора закончить свое повествование. Последующие события были связаны уже не с большими приключениями, а с самыми обычными происшествиями, которые случаются с каждым из нас.

Дома я нашел брата Якоубека, только этот молокосос стал теперь Якубом, верзилой, и у него у самого уже были дети. Папа и мама… только он мог рассказать мне о них и свести меня к ним на кладбище. Сколько вечеров просидел я там, наедине с ними! Я рассказал им все, что мне, может, не удалось сделать здесь, и, верю, они меня поняли. Мама, папа…

Мои глаза как-то вдруг помутились, перед ними поплыл, шут бы его взял, туман, — по-видимому, ветер швырнул в них пылью из виноградника.

Узнал я так же и о Килиане Картаке. Он действительно благополучно вернулся домой, женился и уехал из нашего края куда-то в южную Чехию.

Ну, а потом я сам стал подыскивать себе работу и нашел при этом Аполенку, чудесную, добрую девушку, как хлеб с медом. Пишу о ней так, не ради того, чтобы она прочла это! Потом у нас появился первый сын, второй… Они росли кверху, а я понемножечку — книзу. Как я стал сторожем на мельницком винограднике, вам уже известно.

Нет, эти события не были приключениями, а чем-то гораздо лучшим. Это была настоящая жизнь. Она знакомила меня с более важными и величественными делами, чем все битвы на суше и на море.

Я сижу над последними исписанными листами и даю своим глазам отдохнуть, глядя на окружающую зелень.

Подо мною к самой реке спускается виноградник, и колья, пышно увитые виноградными лозами, стоят здесь, по всему косогору, такими правильными рядами, что сам полковник Помпейо не построил бы лучше своих солдат, а уж он-то имел поистине дьявольское пристрастие к точному выравниванию каре. Но тут не к месту никакие военные страшилища — ни аркебузьеры, ни кирасиры, ни буканьеры, ни пираты. Вместо них здесь тянутся к солнцу густые и буйные кусты винограда, с листьями, похожими на ладошки, темно-зелеными, как матовый смарагд, а в их тени висят пышные, виноградинка к виноградинке, гроздья. Покрытые нежной серебристой пыльцой, они похожи на синие перлы, набухшие всеми теми мечтами, которыми очарует потом наши головы их рубиновая кровь.

Передо мной открывается необъятный край. Мне никогда не надоедает любоваться им. Прежде всего взгляд задерживается на серебряной ленте реки, обвивающей подножие Мельницкой горы. А эта лента довольно широкая! Достаточно лишь маленько повернуть голову, и вы сразу увидите, почему она такая. Тут сливаются три потока: Лаба и два рукава Влтавы. Во время своего странствования по свету я видел много больших рек, но ни одна из них не казалась мне такой спокойной, красивой и близкой, как наша, под Мельником. Ведь ее воды где-то далеко вбирали в себя соки многовековых деревьев, аромат и краски полевых растений, трепет тенистого ивняка, шуршание камыша, отражение порхающих и сверкающих, словно драгоценные камни, стрекоз, — словом, так много красоты, что она не только коснулась поверхности вод, но и проникла в ее глубины.

За рекой земля раскинулась огромным, широким веером полей, лугов, аллей, рощ и лесов, простершихся до самого горизонта, у которого возвышаются еле заметные отлогие холмы, а из-за их каймы выглядывает круглая вершина Ржипа. Наверно, оттуда засмотрелся когда-то на наш край праотец Чех [33] Праотец Чех — по преданию, Чех — праотец чешского народа. Чех пришел в страну «через три реки» со своей дружиной и обосновался у горы Ржип; после смерти Чеха дружинники разошлись по Лабе, Влтаве и другим местам. и, облюбовав его, сказал: «Вот оно, детки, чудесное место! Остановимся здесь». А ведь он еще не знал, что на этой земле, особенно у нас, под Мельником, появится чудесный виноград!