Алексей Югов: Черный дракон

Ирина Федоровна отняла склянку с белым порошком и, закрыв ее горлышко ладонью, пошла к выходу.

Маруся повела плечом и усмехнулась.

— Выбрасывай, если уж так тебе хочется, — сказала она. — Только, пожалуйста, не в мусорное ведро, а то и до вечера не войти никому в квартиру.

Мать посмотрела на нее, подумала, затем молча поставила склянку на стол и ушла в другую комнату.

Вскоре запах аммиака выветрился и жильцы смогли возвратиться в свои квартиры. Марусю любили в доме, и происшествие, бывшее следствием ее оплошности, не получило широкой огласки.

— Ну, а если бы у тебя что-нибудь ядовитое там оказалось, тогда как? Ведь ты бы всех отравить могла,— говорила Ирина Федоровна Марусе.

Маруся оправдывалась:

— Ничего у меня ядовитого во всей лаборатории нет. Я только те опыты делаю, которые в «Занимательной химии» описаны... И не могла я в с е х отравить, потому что дома одна только бабушка была.

У Маруси и в мыслях не было обидеть бабушку. А оно так и вышло. Да еще как разобиделась старуха!

— Верно, верно, внученька, — сказала она протяжным голосом, поджимая губы и кивая головой. — Что там старушонка чуть не задохнулась, — эка важность! Зажилась уж, пора и честь знать...

— Мама! Да перестаньте вы... — укоризненно сказала ей Ирина Федоровна.

Но бабушку уж трудно было остановить.

От старости, что ли, но за последние годы мать Ирины Федоровны сделалась необыкновенно обидчивой. Все во дворе знали, что живется ей хорошо, да и сама она частенько говаривала соседкам: «Уж не пожалуюсь, уж не пожалуюсь», — а между тем чуть что — и старуха от какого-нибудь неловкого слова впадала вдруг в глубокую обиду, заявляла, что она всем в тягость, и плакала.

— Да нет уж, Иринушка,— возразила она дочери.— Что я, не правду говорю? Давно уж мне помереть пора... Коров-то ведь сколько с'ела!

Это был камешек в огород Маруси.

Как-то проходили у них в классе питание человека. И, конечно, домашние сразу это почувствовали на себе: в течение целой недели Маруся донимала их калориями, жирами, белками, углеводами и витаминами.

Между матерью и дочерью происходили за обедом примерно такие разговоры:

— Ну чего ты опять засмотрелась?! Доедай суп!

— Мама, ну раз я не хочу.

— Пожалуйстаi без глупостей мне!..

— Да не хочу я!

— Вот поговори еще!

И Маруся, сдерживая слезы, должна была подчиняться. Она вяло брала ложку за самый конец и лениво зачерпывала ею суп.

Вмешивался отец.

— Суп полезен, — говорил он примирительным ТОНОМ.

Маруся как будто только этого и ждала:

— Да! Полезен, как раз! Ну чего в нем полезного, ну чего? — восклицала она сквозь слезы и, высоко подняв ложку, принималась тонкой струйкой цедить с нее суп, чтобы всем было видно, как мало в супе питательных веществ. — Ну сколько здесь процентов воды? Наверное, все сто! А жиры? Это и есть жиры? — говорила она с презрением, вылавливая один за другим кружочки жира и показывая бабушке и отцу. — Надо зачем-то наливаться вашим супом!.. Да тут и на три калории не хватит... И витамины все разварились.

— Ой, да кушай ты, кушай! — говорила бабушка. — Не гневи мать. Больно уж ученая стала... Мы раньше-то без всяких этих... По-простому кушали, да здоровее были...

Так вот в это самое время Маруся Чугунова и нанесла однажды нестерпимую обиду своей бабушке.

Дело было в выходной день. Уже у утра Маруся вооружилась карандашом и принялась за какие-то очень сложные вычисления. Только и слышалось тихое, с расстановкой бормотание: «Триста шестьдесят пять помножить на сто пятьдесят... ноль сносим... пятью пять... пять пишем, два замечаем...»

Только один раз она оторвалась от работы, чтобы ни с того ни с сего вдруг спросить бабушку:

— Бабушка, сколько тебе лет?

— Да неужто ты не знаешь? Уж семьдесят пятый пошел.

Больше Маруся ничего не спросила, и каждый опять занялся

своим делом.

Опять бормотание, с передышками, с погрызыванием карандаша и смотрением в потолок.

Маруся закончила свои выкладки, когда язык и губы стали совсем синими от химического карандаша.

Глаза у нее так и горели.

— Бабушка, бабушка! — радостно и изумленно воскликнула она. — Ты двадцать три коровы съела!

Старуха выронила из рук недочищен- ную картошку.

— Ко-ро-ов? Да ты... что? — тихо произнесла она после длительного молчания.— Уж ладно ли с тобой, Мария?! — и сердито и недоуменно посмотрела на Марусю, подняв на лоб очки.