Алексей Югов: Черный дракон

— Чугунова! — растерянно окрикнул ее Ершов, но она только ускорила шаг.

Он повторил свой оклик. Но Маруся шла так быстро, что черные с красными бантиками на концах косички ее отставали от спины.

«Ну, что ж! Тем хуже. Значит, никому». Ершов сжал губы, молча взял калошу из рук Васи Крапивина и швырнул ее в снег. Калоша ушла в снежную толщу мгновенно, словно кусок раскаленного железа.

— Вот так,— проговорил Ершов и, чувствуя на себе взгляды товарищей и не желая допускать никаких обсуждений своего поступка, отделился от всех и пошел возле тротуара.

Бутылкин долго оглядывался на груду снега, где исчезла калоша, неодобрительно покачивал головой и лишь пожимал плечами в ответ на взгляды Крапивина.

Все молчали, всем сделалось как-то не по себе, и каждый с нетерпением ждал поворота на свою улицу.

Расставшись с товарищами, Маруся Чугунова пошла быстрее: она озябла и проголодалась. Дом, деревянный, двухэтажный, стоял в глубине узкого двора. По двору трудно было пройти: лежали доски, бревна, груды кирпича, бочки из-под цемента, стальные канаты и водопроводные трубы. Надстраивались два этажа над каменным домом, выходившим на улицу. Здесь, кстати сказать, должны были получить новую квартиру и Чугуновы. А пока они жили в старой.

Марусе сразу почудилось недоброе, и вдруг сжалось, а потом раз за разом стукнуло сердце, когда в полутьме возле перил нижней площадки она разглядела бабушку, дряхлую больную старуху. Бабушка за всю зиму ни разу не вышла на улицу, и вдруг она стоит здесь, на ветру, и в одном только вязаном платке!

Маруся быстро подошла к ней и заглянула в лицо. Глаза у старухи были полны слез.

— Бабушка, что случилось?! Чего ты плачешь?.. Да ну, бабушка?.. — Маруся принялась тормошить ее за рукав.

Старуха по-сердитому от нее отмахнулась.

— Да уйди ты, уйди, несчастье мое! — сказала она, отворачиваясь от Маруси.

Маруся взбежала на вторую площадку. Здесь собрались все жильцы. Двери с площадки в общий коридор были распахнуты настежь. Под обе половинки дверей было даже подсунуто по кирпичу, чтобы не закрывались.

У всех, кто только стоял на площадке, глаза были красные и в слезах.

«Вот, — подумала Маруся, — дверь распахнута: наверное, кто-нибудь умер, понесут скоро хоронить... А вдруг...»

И еще не успела подумать, а уж по всей коже сверху вниз побежали мурашки. И стало страшно.

Маруся бросилась в коридор и с разбегу как раз на нее и натолкнулась, на свою маму.

Мать Маруси Чугуновой Ирина Федоровна — высокая, худая и раздражительная — была еще совсем не старая, но у нее много было седых волос. У нее часто болела голова и как-то странно: не вся сразу, а по половинкам, то правая, то левая половина. «У матери мигрень, а ты шумишь», — говорила тогда бабушка, хотя и без того уже все разговаривали вполголоса и ступать старались неслышно. Ирина Федоровна становилась тогда еще раздражительнее.

Правда, и в обыкновенное время Маруся не знала подчас, как к ней примениться: иногда натворишь такого, что, кажется, и прощения тебе не будет,— и ничего, а в другой раз и совсем ни за что влетало.

Сейчас Ирина Федоровна схватила Марусю за рукав плюшевой шубки и потянула за собой.

— Пойдем, пойдем, пойдем! — быстро повторяла она, ведя ее по коридору.

Маруся ничего не понимала.

Вдруг острый запах нашатырного спирта остановил дыхание. И ей все сделалось понятно. Запах нашатырного спирта усиливался по мере того, как они приближались к общей кухне, расположенной рядом с квартирой Чугуновых. Глаза щипало, потекли слезы, больно было дышать: при каждом вдохе где-то глубоко во лбу словно вонзался целый пучок иголок.

— Мама, я знаю: это аммиак!.. Это я колбочку забыла в духовке... Пусти меня! — вскричала Маруся и, высвободив рукав шубы, бросилась в кухню.

Зажимая нос левой рукой, она подбежала к большой плите, распахнула духовку и выхватила оттуда широкогорлую склянку, наполненную белым порошком. Со склянкой в руке она вбежала в комнату.

Теперь все стало ясно и для Ирины Федоровны.

— Так я и знала, что твоих рук дело, химик ты несчастный! — встретила она Марусю. — Сейчас же выбрасывай всю свою аптеку, пока еще соседи не догадались.

— Мама...

— Тринадцать уж лет мама! Слушай, что тебе говорят! Вот узнает домоуправление, так и из этой квартиры выселят... не то что в новую... Сейчас же выбрасывай все!.. Давай сюда!