Илья Миксон - Трудный месяц май

Последние слова Осипов передал начальнику.

— А от нас бегут! И найти их не можем. Милиционер ты или кто?!

Осипов обиженно выпятил нижнюю губу, усики топорщились ежиком.

— Поспи часок на диване, — помягчел начальник.

— Пойду.

— Ну проветрись.

На проспекте Ленина Осипов остановился: куда идти?

Направо — мосты, автомобильный и железнодорожный, за лесом — промышленная зона: электростанция, нефтеперерабатывающий завод. Еще дальше — прозрачный городок овощного тепличного совхоза. А там опять леса.

Налево — не освоенная еще набережная будущих Больших Иришей.

Осипов решил спуститься к Волхову и повернуть на юг, налево.

По мосту двигались битумовозы. От них пахло пережаренными семечками, как от асфальта в знойный день.

Громадины битумовозы с такой тяжестью наваливались на спину моста, что казалось, дуга его распрямляется. А когда снова с облегчением выгибается над Волховом, крякает, завидев следующую колонну автомобилей с горячими цистернами.

Взойдя на мост, Осипов привалился грудью к широким перилам и постоял немного, любуясь знакомым и всегда милым его сердцу видом.

Река широко и зеркально стелилась под двукрылым мостом и под другим, перепончатым, тоже ажурным, железнодорожным, который был взорван в войну и перегораживал сильную и глубокую реку косыми сетями ферм.

За железнодорожным мостом виднелись серые корпуса ГРЭС, округлые головы нефтеперерабатывающих колонн завода, серебристые, курившиеся паром. Колоны выглядывали из-за леса батареей космических ракет, готовых к пуску.

Высоченные, расписанные в полоску трубы ГРЭС и завода дымили лениво и негусто, а газосбросный факел совсем померк под ярким майским солнцем.

Речная гладь изгибалась, тончала, низведясь до ртутно-сверкающей нити, и вовсе исчезала в лиловом просторе.

Осипов перешел на другую сторону. И здесь постоял. Отсюда открывался город — белый, многоэтажный, новый, с иголочки. И представить себе невозможно, что всего десять лет назад, когда Осипов приехал в Ириши по комсомольской путевке, от довоенного поселка не было даже печных труб. То, что не могло сгореть, рассыпалось, истлело, вдавилось в податливую землю танковыми гусеницами и солдатскими сапогами. Два года фронт стоял, два года…

Волхов не спеша катил свои густые воды, вихляя между пологими зелеными берегами с желтой кромкой, ласково обнимал таинственный остров Люкки и внезапно, крутым поворотом скрывался за Сосновым мысом…

Встряхнув тяжелой головой, Осипов сошел с моста и, как решил заранее, спустился к воде.

У мостовой опоры двое ребятишек удили рыбу.

— Клюет? — поинтересовался Осипов.

— Не-е, дядя Армен… Не нашли еще?

Осипов выпятил губу и покачал отрицательно.

— Не знаете, есть тут где-либо землянка, блиндаж, где можно трое суток отсидеться?

— Не-е, дядя Армен. Что было подходящее, мы уже обсмотрели.

— А Валеру Крахмалова не встречали? — неожиданно вспомнил о нем Осипов.

— Барбоса? Не-е!

— Он и в школу сегодня не приходил, — добавил второй.

Что Крахмалов не был в школе, ничего особенного не значило: такое случалось с ним нередко, даже слишком часто. Но то, что Крахмалова-Барбоса за полдня не видели ни в школе, ни в городе, ни на берегу, настораживало.

— А вы почему здесь? Тоже прогуливаете?

— Не-е, дядя Армен, мы уже гуляем, экзамены начались.

— Счастливчики! — И Осипов побрел по берегу.

Вот теперь, пока Осипов медленно идет вдоль реки и внимательно всматривается в обрывистый берег, есть возможность заглянуть в историю.

В стародавние времена, когда Волхов был единственной и главной магистралью на пути «из варягов в греки», между Ладожским озером и Господином Великим Новгородом поселился бедный смерд Кириш, Кирилл по-современному. С годами примкнули к его избе и другие избы, а главенствовала над всеми старшая дочь Кириша, Ирина. По именам отца и дочери и сложилось название «Ириши». Хотя утверждают, что только по имени дочери: Ирина, Ириша, Ириши. Только с незапамятных лет говорят не Ириши, а Ириши.

Вокруг Иришей леса могучие, болота ягодные, река полноводная, а дорог никаких. И были Ириши глухой глухоманью. Но вот проложили рядом железнодорожный путь Ленинград — Москва, и началась другая жизнь. Построили деревообрабатывающий комбинат, вырос рабочий поселок, станция-минутка.

«Минутка» потому, что поезда останавливались в Иришах на одну минуту. Пассажирские, конечно. Товарные подолгу задерживались: пока их загрузят связками штакетника, тарной дощечкой, щепой для спичечных фабрик, табуретами, черенками для лопат, иной немудреной, но тоже нужной продукцией комбината.