Марк Эгарт - Бухта Туманов (с илл.)

Уже давно скрылись из виду широкая бухта и сопки. Со всех сторон, куда ни глянь, вздымалась и медленно опускалась, будто дышала, могучая грудь океана. Лишь чайки чертили крылами небо, низко проносясь над шлюпкой.

— Пора, — сказал наконец Митя.

Это были его первые слова за все время пути. Он приготовился перекинуть шкот и повернуть обратно, но Юра удержал его руку.

Небо было чисто и сине, океан стихал, зыбь улеглась, вода становилась прозрачной до самой глубины, а солнце уже склонялось к закату.

— Еще немного! — попросил Юра, не выпуская руки товарища. — Смотри, как хорошо!

Было и в самом деле хорошо. Зеленовато-синяя вода переливалась, как масло. На западе она розовела под лучами низкого солнца, алела и понемногу окрашивалась в винно-красный цвет. Солнце медленно погружалось в море, окутанное розовым дымом, — будто от соприкосновения с ним вода превращалась в пар. По небу легли оранжевые, желтые, зеленые полосы, похожие на флаги, поднятые в честь заката.

Но вот солнце скрылось. Яркие флаги исчезли, как это бывает на корабле, когда играют вечернюю зарю и спускают флаг и гюйс. А на востоке прозрачная синяя тень, подобная длинной руке, уже вытянулась из-за горизонта и быстро гасила последние краски.

Юра смотрел и смотрел на эту удивительную картину и не мог наглядеться. Он не слышал окликов товарища, указывавшего рукой куда-то вдаль. Когда же он наконец обернулся к Мите, то удивился тревожному выражению его лица.

— Что? — спросил Юра.

Митя не ответил. Шлюпка, кренясь на левый борт, круто повернула. Юра лишь сейчас заметил над южной частью горизонта серую волнистую полоску. Она быстро росла, из серой становилась пепельно-черной — через несколько минут тяжелая туча закрыла полнеба. Поднялся ветер. Он с каждым мгновением усиливался. Будто кто-то гнался за ним, а он пытался уйти от погони и увлекал за собой шлюпку.

Это налетел шторм.

Теперь Юра узнал, что такое океан. Не радостные краски заката приветствовали его, а зловещий мрак и огромные валы, летевшие как вздыбившиеся кони, разметавшие по ветру седые, косматые гривы. Не тишина предвечерья, а пронзительный свист и рев. Словно рушилось все в преисподнюю, и сама преисподняя разверзлась, готовясь поглотить его.

Шлюпка неслась, не разбирая направления. Да и какого направления держаться в этой кромешной тьме, под косо хлещущим, секущим лицо ливнем!

Парус разорвало в клочья, прежде чем его успели спустить. Вымокшие до нитки Митя и Юра ухватились за весла. Но что могли поделать две пары весел против всей мощи океана! И все-таки они гребли, ежеминутно обдаваемые волнами, каждая из которых грозила их смыть и унести.

Когда шлюпка с высоты поднявшего ее на себя горо-подобного вала стремительно низвергалась в черную пустоту, Юре казалось, что сейчас наступит конец. Но словно невидимая рука извлекала утлое суденышко из бездны и опять возносила на головокружительную высоту. Мгновение оно словно висело в воздухе — и снова очертя голову летело вниз.

— Держись! — услышал Юра. — Держись крепче!

Это кричал Митя. Он хотел помочь товарищу, но сильный толчок отбросил его. Шлюпка жалобно заскрипела, застонала, готовая превратиться в щепы от неистовых ударов шторма. Вода в ней все прибавлялась, и не было возможности вычерпывать ее, хотя Митя и пытался это делать.

— Держись! Держись!.. — звучал повелительный, совсем не его голос.

«Так вот что такое моряк! Держись во что бы то ни стало! Держись, даже когда ты не в силах держаться!»

И Юра старался держаться. Голос товарища был для него единственной поддержкой. Он каялся в душе перед Митей за то, что не послушал его, винился во всех своих грехах: легкомыслии, хвастовстве, самонадеянности — и хотел только одного: чтобы грозный океан сжалился над ним.

Но океан не любит робких сердцем и не признает жалости. Он гремел над Юрой своим неумолимым голосом. Он бил и швырял его, захлестывал горько-соленой волной, смеялся над ним, — неукротимый и страшный океан, будто в насмешку прозванный Тихим. И Юра прощался с жизнью, измученный, потерявший надежду.

— Нужно повернуть! — закричал Митя. — Ты слышишь? Должно быть, Митя увидел что-то в этой непроглядной тьме и, бросив весла, изо всех сил налег на руль.

— Греби, раззява! — кричал он Юре, который в полном изнеможении опустил весла.