Владислав Крапивин - Почему такое имя?

Тоник, Тимка и Римма возвращались с последнего детского киносеанса из клуба судостроителей.

– Далеко до моста, – сказал Тимка. – Айда на берег. Может, кто-нибудь перевезёт.

– Попадёт, если дома узнают, – засомневался Тоник.

Римма презрительно вытянула губы:

– Мне не попадёт.

– Он всегда боится: «Нельзя, не разрешают…» Петька и тот не боится никогда, – проворчал Тимка. – Пойдёшь?

Тоник пошёл. Уж если маленький Петька, сосед Тоника, не боится, то ничего не поделаешь.

Обходя штабеля мокрого леса и перевёрнутые лодки, они выбрались к воде. Было начало лета, река разлилась и кое-где подошла вплотную к домам, подмывала заборы. Коричневая от размытого песка и глины, она несла брёвна и обрывки плотов.

По середине реки двигалась моторка.

– Везёт нам, – сказал Тимка. – Вон Мухин едет. Я его знаю.

– Какой Мухин? Инструктор ДОСААФ? – поинтересовалась Римка.

– Ага. Его брат в нашем классе учится.

Они хором несколько раз позвали Мухина, прежде чем он помахал кепкой и повернул к берегу.

– Как жизнь, рыжие? – приветствовал ребят Мухин. – На ту сторону?

Рыжей была только Римка.

– Сами-то вы красивый? – язвительно спросила она.

– А как же! Поехали.

– Женя, дай маленько порулить, – начал просить Тимка. – Ну, дай, Жень!

– На брёвна не посади нас, – предупредил Мухин.

Тимка заулыбался и стиснул в ладонях рукоятку руля. Всё было хорошо. Через несколько минут Тимка развернул лодку против течения и повёл её вдоль плотов, которые тянулись с правого берега.

– Ставь к волне! – закричал вдруг Мухин.

Отбрасывая крутые гребни, мимо проходил буксирный катер. Тимка растерялся. Он рванул руль, но не в ту сторону. Лодка ударилась носом о плот. Тоник ничего не успел сообразить. Он сидел впереди и сразу вылетел на плот. Скорость была большой, и Тоник проехал поперёк плота, как по громадному ксилофону, пересчитав локтями и коленками каждое брёвнышко.

Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:

– Стукнулся, пацан? Ну, садись!

– Ладно, мы отсюда доберёмся, – сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка.

Тоник сидел на брёвнах и всхлипывал. Боль была такая, что он даже не сдерживал слёз.

– Разнюнился, ребёночек, – вдруг разозлился Тимка. – Подумаешь, локоть расцарапал.

– Тебе бы так, – заступилась Римка. – Рулевой «Сено-солома»…

– А он хуже девчонки… То-о-нечка, – противно запел Тимка.

Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белёсые брови уползали на лоб губы оттопыривались… Так бы и треснул его.

Тоник повернулся, хромая, перешёл на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.

В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И всё же мама сразу спросила:

– Что случилось, Тоничек?

– Ничего, – буркнул он.

– Я знаю, – сказал папа, не отрываясь от газеты. – Он подрался с Тимофеем.

Мама покачала головой:

– Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем… – она коротко вздохнула, – без матери растёт мальчик. Присмотра почти никакого…

Тоник раздвинул листья фикуса, сел на подоконник и свесил на улицу ноги. В горле у него снова запершило.

– Тимка никогда не дерётся.

Папа отложил газету и полез в карман за папиросой.

– Так что же произошло?

– А вот то… Придумали такое имя, что на улице не покажешься. То-о-нечка. Как у девчонки.

– Хорошее имя. Ан-тон.

– Чего хорошего?

– А чего плохого? – Папа отложил незажжёную папиросу и задумчиво произнёс: – Это имя не так просто придумано. Тут, дружище, целая история.

– Мне не легче, – сказал Тоник, но всё-таки обернулся и поглядел украдкой сквозь листья: собирается ли папа рассказывать?

Вот эта история.

Тогда папа учился в институте, и звали его не Сергеем Васильевичем, а Сергеем, Серёжей, и даже Серёжкой. После второго курса он вместе с товарищами поехал в Красноярский край убирать хлеб на целине.

Папа, то есть Сергей, жил вместе с десятью товарищами в глинобитной мазанке, одиноко белевшей на пологом склоне. Рядам с мазанкой были построены два крытых соломой навеса. Всё это называлось: «Полевой стан Кара-Сук».

Больше кругом ничего не было. Только степь и горы. На горах по утрам лежали серые косматые облака, а в степи стояли среди колючей травы горячие от солнца каменные идолы и странные синие ромашки. Среди жёлтых полей ярко зеленели квадраты хакасских курганов. В светлом небе кружили коршуны. Их распластанные тени скользили по горным склонам.