Нузэт Умеров - Тайна старой штольни

- Ну, конечно, забыл! Забыл под валуном! Может, спрыгнуть и вернуться назад? Впрочем, никто ее там не заметит, буду возвращаться, подберу,- успокоил себя Нариман, достал кусок хлеба, помятые помидоры и принялся за обед. Он ел и не спускал глаз с шофера.

Шофер Нариману понравился. Правда, он был рыжий-рыжий, просто страшно рыжий. У них в группе тоже был один рыжий, все его называли «Блином». Правда, жадюга он был невозможный. Если ему тетка присылала посылку, он прятал ее в тумбочку и когда все забывали о ней,- доставал по одному румяные деревенские пироги и съедал их в кустах за углом.

Вот какой жадный, а рыжий, хотя Серега всегда говорил, что рыжие - самый добрый народ на земле. А этот наверно очень добрый, уж больно он рыжий, еще рыжее, чем Колька-Блин.

Машину рыжий вел осторожно. Перед каждой выбоинкой замедлял ход, а когда впереди лежала ровная гладкая дорога, он прибавлял скорость и низко опускал щиток, на обратной стороне которого была приклеена фотография, и Нариман видел только ноги, обутые в красивые белые туфельки.

«Наверно, его девушка,- подумал Нариман,- и, наверно, очень красивая, не станет же он улыбаться кому попало. Серега говорил, что рыжим всегда больше всех везет. Была же вон у нашего рыжего тетка, ни у кого в группе не было тетки, а у Кольки-Блина была».

Убаюканный песней мотора, Нариман задремал. Ему приснилось, что унесли желтый чемоданчик. Напрасно бежали они с майором: воры забрались в машину и исчезли. Адрес отца майор почему-то не помнил.

Нариман проснулся от резкого толчка. Машина стояла у самого края дороги. Мотор не работал, и слышно было, как рядом в арыке журчит вода. Рыжий выбрался из кабины, достал ведро, сделанное из большого куска камеры, и спустился к воде. Он долго возился возле арыка, фыркал, ухал, ахал и потом вырос вдруг перед радиатором, весь мокрый, довольный, словно в арыке текла не вода, а холодный душистый морс. Рыжий поднял капот, и Нариман ничего больше не видел, только вздрогнул, когда сверху на брезент громко плюхнулось ведро. .

Машина тронулась с места и, медленно набирая скорость, покатилась под гору. Нариман лежал на спине и смотрел вверх, где на брезенте растекалось большое сырое пятно. В самом центре пятна просочилась тяжелая капелька и, немного помедлив, плюхнулась прямо на нос! Нариман приподнялся и лизнул брезент языком, от этого пить захотелось еще больше и опять он вспомнил отцовскую фляжку. Вспомнил, как летом сорок второго года к ним во двор забежал пленный красноармеец. Он был страшно худой и обросший, гимнастерка висела на нем клочьями, а из обнаженного простреленного плеча текла кровь. Красноармеец бросился было к сараям, но увидел возле колонки пустую бочку, забрался под нее и замер. Через минуту во двор ворвались охранники. Они обшарили весь двор и бросились дальше.

Не успел Нариман подойти к бочке и сказать, что опасность миновала, как настежь раскрылись ворота и во двор въехала окрашенная в зеленый цвет передвижная радиостанция. Фашисты остановились рядом с колонкой, разделись до пояса и принялись вытаскивать из машины радиоаппаратуру.

Целыми днями они только и знали, что плескались под краном и не спеша возились в своих железных ящиках. Ночевали они тут же, в машине, предварительно выставив часового.

Немцы заметили, что Нариман целыми днями крутится возле машины. Один из радистов подозвал его к себе и вручил ему спиртовую горелку и паяльник.. Весь день Нариман помогал немцам. Он грел паяльники, промывал в бензине запасные части, мотал в мотки проволоку и, вечером, когда радисты сели ужинать, самый старший из них отрезал ломоть черного хлеба, положил сверху кусок ветчины и протянул Нариману.

Поздно вечером, когда радисты резались в карты, Нариман незаметно подошел к бочке, прорыл снизу небольшое отверстие в затолкал туда сверток.

Напрасно Нариман ждал, что на следующий день немцы уедут, те явно не торопились: развесив где попало автоматы, они продолжали пиликать на губных гармониках и рыться в аппаратуре.

Только на четвертый день рация была собрана. Перед тем, как развернуть машину, водитель подошел к бочке и опрокинул ее. На земле, уткнувшись головой в колени, сидел мертвый красноармеец. Он сидел всего в трех метрах от воды, слышал, как рядом плескались фашисты. Раненный, избитый и измученный, он умер от жажды, но не сдался. Радист тронул носком сапога сверток, который лежал у ног красноармейца: сверток развернулся, и водитель увидел флягу и толстый кусок черного хлеба с ветчиной…