Мария Графова - Бабушка – кошка, ты не дёргай её за хвост!

Мой папа говорит, что я знаю слишком много умных взрослых ненужных слов, а простых, которые могут понадобиться в любую минуту, – не знаю.

«Что выдала вчера твоя дочь! Это же уму непостижимо!: „Перспективы моего развития и совершенствования пока не ясны!“» – смеялся папа. Мама улыбнулась и сказала, что я вся пошла в него. Ем, как папа, сплю, как папа, обижаюсь, как папа и даже говорю теми же словами, что и папа. Тем более, как она утверждает, ребёнок (то есть я) бесконечно вынужден слушать про геополитику, биржу и экономический кризис из всех дыр. Дыры – это телевизор, Скайп, радио, новости и дядя Олег. Дядя Олег – папин друг. Они очень часто спорят про политику, работу и соседа Славу, а я сижу и наблюдаю за ними.

Маме не нравится, что я слушаю их мужские разговоры. Потому что я могу всё неправильно понять и сделать неверные выводы.

Вот и вчера мама отчитала папу за то, что он совсем не уделяет ребёнку (это мне) внимания, что мог бы выкроить немного времени и рассказать о исконно русских словах. Ведь ребёнок (это я) даже не знает, что такое парное молоко, колодец, салазки и мазанка.

Потом взрослые обсуждали, как мне в повседневной жизни может пригодиться слово «мазанка», долго и громко смеялись. Они хохотали, и я хохотала. Им было весело и мне было тоже весело.

Но что такое «мазанка» – так мне и не рассказали. Папа махнул рукой и сказал, что он сам толком не знает. Скорее всего, это какое-то очень смешное слово.

Однажды бабушка заявила, что устала от всех нас, что мы подорвали всё её здоровье и забрали все её силы. От нас у неё мигрень, давление и плохой сон.

Мигрень – это, скорее всего, красная шапочка. Только не добрая, как у Красной шапочки, которая девочка, а злая. Она сваливается на бабушкину голову, пускает молнии и горит, поэтому-то бабушка накладывает на лоб мокрый платок.

Мама говорит, что от этой мигрени есть волшебная таблетка, но а наша бабушка привыкла лечиться банками и лопухом, а за окном 21 век. И вот, бабушка пообещала, что мы все ещё завоем без неё, и уехала в санаторий. Папа не согласился с бабушкой, и настаивал на том, что наконец-то наша семья вздохнёт спокойно. Мама строго посмотрела на папу, но спорить не стала.

На следующий день родители познакомили меня с новой няней. Это была, по словам мамы, самая дорогая и модная няня с кучей рекомендаций.

Получается, что я ничего не понимаю в нянях. Как она может быть дорогой? Она же не плюшевый мишка в магазине и даже не детский автомобиль на аккумуляторе. К тому же наша модная няня была совсем немодной.

Похожа она на Мери Поппинс. Такая же старомодная, строгая и занудная. И куда только она положила кучу рекомендаций – тоже не понятно. Я даже заглянула в мамин шкаф, комод, коробку для важных бумаг. Никакой кучи нигде не было.

Няня называла меня деточкой и частенько вставляла в свою речь французские слова и выражения. Наверное, она хотела, чтобы я подумала, что она французская няня. Казалось, конечно же, что я не смогу жить с ней мирно, на чём настаивала моя мама.

Зная мой вздорный характер, мама сразу пригрозила мне всякими разными страшными наказаниями за несознательность: спрятать все конфеты мира от меня, поставить код на компьютер, наклеить в мою комнату детские глупые обои с обезьянками и всякое другое. Наказаний было придумано много, но перечислять нет смысла. Мама никогда не выполняла свои угрозы. Она у меня очень добрая, но истеричная. Так говорит наш папа.

Жили мы с няней мирно: я не подкладывала ей живых мышей в сумку, не сажала насекомых в причёску, а лишь только иногда корчила смешные рожицы, когда няня, в очередной раз, называла меня деточкой.

Была я такая смирная только потому, что наступила весна, и у меня, определённо, был авитаминоз.

Лень нависла над нашей квартирой. Я представляла её, как большую зелёную паутину, у которой не было рук, ног и даже ушей. Был только рот, и она беспрерывно зевала им или храпела, когда окончательно засыпала.