– Если б это были не голуби, а телевизор, я бы и не волновался, – сказал Крендель. – Но голуби-то живые, сам понимаешь.
– Ещё бы, – сказал я.
– И летают, – добавил Крендель, глянув в пустое небо.
С крыши нашей не было видно так далеко, как с кармановского мостика, но всё-таки мы видели почти всю Москву. Серые шпили высотных домов. Ново-Спасский, Андроньевский и, конечно, весь наш Зонточный переулок лежал под нами. Рыбами плавали по крышам предзакатные блики, соскальзывая вниз, ныряли на дно переулка.
Как огромный зонт, с одной стороны пасмурный, с другой – ослепительный, стояло небо над Зонточным переулком. Вдали, у Крутицкого теремка, кто-то гонял голубей, и они совершали по небу широкий круг от Москвы-реки до Крестьянской заставы.
– Чьи это голуби?… – задумался Крендель, стараясь по манере полёта угадать, кому принадлежит стая. – Широконосовы… – ответил он сам себе. – А это чей?
Одинокий голубь шёл по небу и был ещё далеко от нас, над Вековой улицей. Светлой точкой, иголочным ушком светился он в огромном небе.
– Одинокий, – печально сказал Крендель.
Да, бывают такие – одинокие голуби. Не дикие, не домашние. Хоть и вывелись они в городе, на голубятне, а всё равно летают и живут одиноко – ни к сизарям не могут пристать, ни к витютням, ни к домашним стаям. Что-то в них есть такое, от чего они мучаются всю жизнь. Тянет дикая стая, но и от дома, от города, где родились, не могут они оторваться. Так и мечутся меж тёплым городом и дальними лесами.
«Вот так же и я, – думал в это время совсем нами позабытый жилец Николай Эхо. Он стоял у окна в двадцать девятой квартире и тоже глядел на одинокого голубя. – Вот так же и я, – думал он. – Такой же одинокий голубь – летаю, парю, порхаю, а что толку?»
Жилец перегнулся через подоконник и глядел то на одинокого голубя, то на окна Райки Пауковой. Глаза его отчего-то покраснели, и сердце билось мягкими толчками.
«Куда ты летишь, мой пернатый друг?!» – хотелось крикнуть Жильцу, но он удержался.
Одинокий голубь обошёл Крестьянскую заставу, далеко вверху, очень высоко пролетел над Широконосовой стаей и вдруг остановился в воздухе, сложил крылья и вниз головой стал падать на землю.
Перекувыркнувшись пятнадцать раз, он раскрыл крылья и мягко опустился на резную буфетную верхушку.
День неумолимо клонился к вечеру. Солнце утопало в оврагах за дальними кооперативными домами. Закатные полосы бродили по стенам Похитителевой квартиры, по мёртвым ещё экранам телевизоров, по глянцевым лицам киноактрис.
Похититель сидел в кресле, держа в руках журнал. Он разглядывал в журнале две картинки, на вид совершенно одинаковые. На одной был нарисован барсук, и на другой – барсук. Под барсуками было напечатано мелким шрифтом: «Найдите на этих картинках шестнадцать различий».
Прицеливаясь взглядом то в одного барсука, то в другого, Похититель искал различия.
«Ага, – думал он, – у этого барсука две ноги, а у этого три. Вот вам и различие».
Довольно скоро Похититель справился с этим нехитрым делом и вдруг неожиданно для себя обнаружил семнадцатое.
«Что за чертовщина! – подумал Похититель и принялся раздражённо подсчитывать различия, загибая пальцы. – Так точно – семнадцать!»
Похититель отбросил журнал, достал лист бумаги и ручку. Он решил немедленно написать письмо в редакцию и обругать сотрудников покрепче. Некоторое время сидел он задумавшись. Хотелось сразу же, с первой строчки, уязвить редакцию, но ничего особо хлёсткого он придумать не мог и начал так:
«Дорогие товарищи! Недавно я смотрел тут на ваших барсуков…»
Похититель остановился, перевёл дух и только хотел сильней нажать на перо, как вдруг раздался звонок в дверь.
Похититель на цыпочках подошёл к двери, заглянул в щель, но ничего определённого не увидел. За дверью что-то чернелось, а что именно, он не мог понять.
– Кто там? – аккуратно спросил Похититель.
– Почта, – ответили за дверью.
Похититель отворил, принял от почтальона заказное письмо, расписавшись в синей почтовой книге.
Вернулся в комнату, неторопливо распечатал конверт, достал письмо и только лишь глянул на него, побледнел совершенно смертельным образом. На листе было изображено следующее:
От ужаса Похититель немедленно сунул письмо в рот и стал его жевать, потом вынул и снова перечитал. Письмо было, конечно, от Мони Кожаного и читалось так: «Меня раскололи Скорей бодай телевизоры И рви когти».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу