Юрий Збанацкий - Куриловы острова

Курило хорошо понимал, о чем тут шла речь. Альфред Квач сидел уже второй год в седьмом классе. Кто знает, что было тому причиной — то ли его ограниченные способности, то ли чрезмерное увлечение спортом. В школе Фред считался непревзойденным спортсменом. Как второгодника его было ограничили в занятиях спортом, но с приходом Марии Африкановны ему снова разрешили «физкультурить» сколько влезет. Фред сделался ярым защитником спортивной чести школы, но вскоре нахватал с полдесятка двоек. Он, правда, умудрился не допустить их в дневник, и мать была уверена, что ее сын занимается в школе делом. А тут вчера, как снег на голову: является Меланья Захаровна, классный руководитель, которую сам Фред после просмотра заграничного фильма прозвал Малапагой, и обо всем рассказала матери.

Мать Фреда если и любила что-нибудь на свете, так это сына, если и верила в существование человеческого гения, так разве только в гений Фреда. Она все отдавала Фреду: и самый вкусный кусочек, и самый дорогой материал на модный костюмчик, и самые ласковые улыбки, — Фред для нее — все. Он и талантлив, он и красив, он и самый несчастный на свете: учителя его никак не поймут и лепят ему двойки ни за что ни про что...

И только один-единственный человек, один-единственный педагог из всей армии педагогов правильно понял и оценил ее сокровище, — это Мария Африкановна. Именно поэтому к ней и притащила сейчас своего единственного сыночка перепуганная насмерть мамаша, в надежде найти защиту.

— Натрепала ей Малапага про двойки. Ну, мать, конечно, раскричалась, расплакалась. Да еще недоставало — руки пустила в ход... Схватила сковороду, да сковородой... Нашла чем драться...

У Фреда даже зелеными огоньками глаза блеснули — видимо, не мог он простить сковороды. Подумать только — сковородой по ярко-зеленым штанам...

— Ну, я психанул, конечно, вырвал у нее сковороду и запустил в угол, а сам ходу из дому. И не ночевал... Всю ночь мать по улицам бегала, все закоулки облазила. А сегодня случайно на улице меня поймала... и к Маричке.

Некоторое время Фред еще полыхал гневом. Потом, успокоившись, деловито спросил:

— А ты чего тут? Строгать будут?

И Миколке так захотелось рассказать о своем горе. Не зря говорится: поделишься радостью — вдвойне радость, поделишься горем — осталось пол-горя.

Фред, выслушав его исповедь, только присвистнул. Даже про свои собственные неприятности забыл.

— Милиция взялась?! Ну, брат, тогда несдобровать...

— Но ведь я не бросал!..

— А ты докажешь? У них знаешь как: не тот вор, кто украл, а тот, кто попался...

— Но...

— Вот тебе и но. Я знаю одного дядечку — семь лет оттрубил, потом освободили. Ошибка, говорят, вышла, адью, дядечка, можете быть свободны. А у дядечки лысина во всю голову за семь лет образовалась...

Курило с перепугу не мог произнести ни слова, а Фред с увлечением излагал пред ним все, что слыхал от знакомых.

— Что же мне делать? — расстроенно смотрел на своего одноклассника Миколка.

Что делать? Что делать? Этот же вопрос застыл на устах матери Фреда. Она смотрела на Марию Африкановну, словно на чудотворную икону.

— Вы, Мария Африкановна, ведь ученый директор, вы у нас авторитет... Разве же так можно? Способному, талантливому ребенку и всё двойки да двойки? Он ведь боготворит вас, от него только и слышишь: Марич... Мария Африкановна, Мария Африкановна... Он вас пуще родной матери любит. У него одно в голове: честь своей школы...

Мария Африкановна слушала, глубокомысленно склонив голову. Солоненко с сосредоточенным видом писал протокол. Институтский завхоз с интересом рассматривал слонов и тигров на школьных плакатах и делал это с таким видом, что сразу можно было догадаться: не силен в науках сей работник научного института. Он находился на службе, и его совершенно не волновало, что его кто-то разыскивает, что он где-то нужен.

— Хорошо, — наконец изрекла Мария Африкановна. — Я сейчас лично поговорю с Альфредом.

— Поговорите, родненькая, уж я вам так буду благодарна, верните моему сердцу ребенка, верните покой мне...

В разговор вклинился Солоненко:

— Товарищ директор! Сперва закончим с Курило...

— Ах да! — схватилась за голову Мария Африкановна. — Я и забыла. Еще камень этот... Да, да... Зовите Курило.

И, обращаясь к институтскому завхозу, сказала:

— Вы себе представить не можете, что это за должность — директор школы!

Солоненко приоткрыл дверь в учительскую:

— Курило! Зайди.

Никто не вошел и не откликнулся.