Анна Киселева - Алтайские робинзоны

Ребята остановились только тогда, когда выбрались из ущелья Прислушались: далеко внизу шумел водопад. Только теперь они почувствовали страшную усталость. Всё тело казалось избитым, кости — переломанными. Лица и руки у обоих были исцарапаны.

Медведь, может быть, не пытался их преследовать, но ребята так напугались, что решили обойти страшного зверя, и пошли на север.

Идти без тропинки, по беспорядочно нагроможденным камням, продираться сквозь заросли было очень трудно, А солнце уже опустилось совсем низко. Надвигалась ночь. Тайга становилась черной и жуткой. Ребята шли торопливо, с какой-то отчаянной решимостью, Вдруг Шура отшатнулся назад и схватил за руку шедшего сзади Лето: у самых их ног чернела пропасть. Идти дальше некуда.

Ребята испуганно осмотрелись. Было уже совсем темно. Тайга угрюмо молчала. Подавленные, опустились они в сырую траву. Одним ночевать в дикой тайге, в горах, где рыскают медведи… Ребятам казалось, что они погибли. Лёня заплакал. Уткнувшись лицом в колени, он всхлипывал все сильнее и сильнее. Ему вспомнились дом, мама, папа, сестренка Женя, котята Пушка и Дымка. Теперь он никогда никого не увидит. А что будет с мамой, когда она узнает, что Лёню в горах растерзали звери?.. Ему кажется, что сердце его разрывается от страха и горя, что он умирает. Шура не плачет, он только весь дрожит, уткнувшись лицом в сырую траву. Он тоже вспоминает дом, веселую озорную сестру Лиду. Ему становится до боли жаль, что он никогда не найдет золота и того чудесного металла, и его никогда не премируют велосипедом, и не станет он инженером, не поедет в Москву… И вообще не будет той чудесной будущей жизни, которую так хорошо умела рисовать Лида и о которой так хорошо умел мечтать он сам. И мама с Лидой умрут с горя. Его охватило раскаяние. Самое тяжелое, что теперь уже ничего нельзя исправить: он никогда, никогда не увидит мамы!.. Шура взвизгнул по-щенячьи, готовый, как и Лёня, горько и безутешно зарыдать.

Вдруг где-то далеко, далеко чуть слышно раздался выстрел. Шура вскочил на колени и, вытянув шею, стал вслушиваться.

— Леня, перестань плакать, стреляют! — толкнул он товарища.

Лёня замер. Вот опять донеслись два выстрела сряду.

— Стреляют, нас ищут! — догадался Шура.

— Стреляют! Миленькие, стреляют! Ищут! — взвизгнул Лёня и вскочил на ноги.

Ребята стояли, вслушиваясь, готовые бежать в ту сторону, откуда доносились выстрелы. Их охватила бурная радость.

— Папа-а! — закричал Лёня, но голос его был похож на писк комара.

— Миша-а! — присоединился Шура.

— Папа-а! Здесь мы! Зде-есь!

— Ау-у! Ого-го-го!

Ребята кричали изо всех сил, а потом с надеждой прислушивались. Опять донесся выстрел, но, как будто, стреляли уже дальше.

— Уходят, уходят! Да здесь же мы! Зде-есь! Папа-а!

Отчаяние и слёзы слышались в голосе Лёни.

— Миша-а! Здесь мы-ы!

Ребята побежали, протягивая руки вперед. Лёня споткнулся в темноте, упал и разбил колено, но тотчас же вскочил, не чувствуя боли. Выстрелы прекратились; и снова ребят охватила жуткая тишина. Потом в вершинах громадных сосен и лиственниц сдержанно, но предостерегающе грозно прошумел вихрь и умчался дальше. Ребята сжались. Они чувствовали себя крошечными букашками в этом огромном чужом мире. Но все же теперь стало не так страшно, как сначала: их ищут, их не оставят погибать в тайге. Шура уже овладел собой.

— Только бы ночь прошла благополучно, а завтра мы найдем правильное направление и доберёмся до дому, или нас найдут, — сказал он, стараясь скрыть от товарища дрожь своего голоса. Эти слова несколько ободрили Лёню.

— Нужно развести костер, — решил Шура. — Огня всякие звери боятся.

Он наломал веток с сосны, сваленной бурей, и развел костёр.

Ребята сидели у костра, тесно прижавшись друг к другу, и тоскливо смотрели на огонь. Лёня думал о том. как сейчас хорошо дома: в комнате горит лампа, бросая от абажура темный круг на потолок. На столе шумит самовар; ласково мурлычет Пушок, забравшись на его кроватку.

А Шура думал о том, как пригодился бы сейчас тот аппарат, который он придумал утром: ни один бы зверь не подошёл близко. Все-таки металл этот он найдет и аппарат изобретет! Только бы не напали ночью волки, медведь или рысь.

Где-то совсем недалеко послышались тоскливые стоны. Ребята вздрогнули и теснее прижались друг к другу. У Лёни застучали зубы. Расширенными глазами он смотрел в густую лесную тьму. Стон повторился и замер.

— Птица или зверюшка какая-нибудь, — спокойно, даже беспечно сказал Шура, хотя у самого по спине забегали мурашки.