Наталья Туманова - Давно, в Цагвери...

— Ну и идите себе!.. — И, повернувшись к нам спиной, девушка снова упирается взглядом в кипящую глубоко внизу мутную воду.

Но бабушку не так-то легко переупрямить, я это отлично знаю. Уж если что-нибудь затеяла, доведет до конца.

— Где ты живешь? — требовательно спрашивает она.

— Где живу?! — Девушка резко и странно смеется. — Сурб Саркис знает! Где жила — там мне больше не жить!

Несколько мгновений бабушка молчит, глаза ее темнеют. А я, зная ее характер, уже догадываюсь, что произойдет дальше. И не ошибаюсь.

— Ну вот что! — властно заявляет она. — Идем! Наш дом рядом. Как тебя звать?

Девушка молчит.

— Я тебя спрашиваю!

— Ну, Миранда, — нехотя отзывается девушка.

— Красивое имя! И тебе идет. Очень идет! Ми-ран-да! — нараспев произносит бабушка, вслушиваясь в звучание слова. — Красивое имя! — убежденно повторяет она. — С таким именем жить и жить! И быть счастливой! Ну, Миранда, идем! Идем!

Бабушка зовет так настойчиво, так горячо, что измученное, напряженное лицо Миранды смягчается. Пристально и внимательно посмотрев на бабушку, она отпускает наконец перила и, зябко потирая руки, молча идет рядом с нами.

Подгоняемые уже вовсю разыгравшимся Сурб Саркисом, мы пересекаем Александровский сад и подходим к нашему дому.

У подъезда, величественно опершись на метлу, стоит неподвижный, как статуя, дворник Тигран. Он одноглазый — левый глаз ему выбили на войне. Мальчишки с соседних дворов издали дразнят его: «Косой-кривой, помахай метлой!» Но единственный зеленый глаз Тиграна видит все кругом удивительно зорко, до мелочей. И сейчас дворник так подозрительно оглядывает Миранду, что она, поежившись, убыстряет шаг.

А мама не удивляется Миранде. Она давно привыкла к тому, что бабушка приводит в дом чужих, совсем незнакомых людей. Встретит на улице человека, облик его чем-то поразит ее — и вот уже случайный прохожий становится знакомым, а то и неожиданным другом, иногда — натурщиком. А уж если бабушка встретит несчастного, обиженного судьбой или людьми, он обязательно наш гость.

И мама ни о чем не расспрашивает ни бабушку, ни Миранду, просто, оторвавшись от своей работы, встав из-за стола, сочувственно разглядывает девушку, потом, вздохнув, молча идет к шкафу, достает оттуда свое голубое платье и протягивает Миранде.

— Переоденься, — говорит она. — Твое нужно выстирать и починить.

И, к моему удивлению, Миранда беспрекословно повинуется — берет у мамы платье и следом за бабушкой отправляется в кухню. Миранда одного с мамой роста, и платье приходится ей впору. И я поражаюсь: до чего же стройна, до чего красива наша новая неожиданная знакомая! Я убеждена: бабушка обязательно заставит Миранду позировать себе.

Мама снова усаживается за свою работу — она переводит с французского книгу, — а бабушка долго разговаривает на кухне с Мирандой. И хотя Миранда кажется мне ужасно загадочной и на нее приятно смотреть, я не могу усидеть на месте — ведь у меня приготовлены подарки для Гиви и тигранят. А Гиви, наверное, ждет не дождется: мы с бабушкой так долго ходили.

Конечно, ждет! Он лениво и важно покачивается в старенькой качалке, свесив ноги в красных носках, а над ним озабоченно снуют ласточки, ремонтируя свои гнезда. Глаза у Гиви печальные и о чем-то спрашивающие. Я стою на пороге балкона и с таинственной, как мне кажется, улыбкой прячу за спиной шоколадную бомбу.

— Ты где пропадала, Ли? — с упреком спрашивает Гиви.

— Угадай.

— У дядюшки Котэ?

— Да! Да! — кричу я и, размахивая шоколадной бомбой, подбегаю к Гиви. — Вот! Это тебе ласточки прислали!

Гиви смущенно берет мой подарок, его ярко-серые глаза смотрят благодарно.

— Спасибо, Ли.

— Подожди! Не ешь! Давай позовем тигранят и устроим пир! А?

— Ну давай, — неохотно соглашается Гиви.

У нас с тигранятами условлено: если мне их нужно видеть, я вывешиваю на балконе красный флажок.

Через пять-шесть минут мы все четверо усаживаемся кружком на полу балкона, и мне доставляет радость видеть, с каким удовольствием Васька и Амалия уничтожают марципановых зайцев. С особенным аппетитом ест Амалия — полузажмурив глаза и подставив ладошку под падающие крошки.

Но вот пир закончен. Только бомба Гиви в серебряной обертке сверкает у него на коленях.

Он, наверно, хочет угостить свою маму. Ну что ж, мне не жалко.

— Слушай, Ли, а какую цыганку привела твоя бабушка? — подозрительно спрашивает Амалия, живо поблескивая тигриными глазами. — Наш хайрик сказал: чужая, худющая вроде бродячей собаки… А?