Марк Эгарт - Бухта Туманов

— Что, не признал? — спросил дядя Федя, останавливаясь.

И голос у него тоже был не зычный, как прежде, а глуховатый, словно надтреснутый.

— Укатали сивку крутые горки? Ан врешь! — закричал он и ударил племянника по плечу с такой силой, что Юрий пошатнулся. — Ничего мне не сделается. Голодом морили, это да! Так нас этим не возьмешь!.. — Глаза Федора Антоновича блеснули. — А теперь ты покажись. Каков ты есть, младший лейтенант?

Дядя Федя отступил на шаг и, откинув голову (ростом он был ниже племянника), критически оглядел его от начищенных до блеска башмаков до форменной фуражки, надетой по-уставному точно. Закончив осмотр, он одобрительно кивнул:

— Вроде ничего… А мамаша где?

Юрий ответил, что его мать — начальник военно-санитарного поезда на Западном фронте.

— Письма получаешь?

— Получаю.

— Передай привет от меня. — И, козырнув, старпом зашагал, догоняя команду судна.

Прошло около года. Весной отряд моряков, в состав которого входили Никуленко и Синицын, высадился в бухте, памятной обоим товарищам и романтически названной когда-то Бухтой Туманов. Сопки вокруг бухты господствовали над морем, и сама природа указала, что здесь нужно возводить береговые укрепления. Командиром отряда оказался капитан Пильчевский — тот самый, который ехал вместе с Никуленко и Синицыным в прошлом году в одном вагоне.

Когда, получив назначение, молодые офицеры явились к нему, капитан Пильчевский внимательно оглядел их, особенно внимательно Синицына. Выражение горбоносого, как у индейца, лица капитана не изменилось. Он погладил чисто выбритый, рассеченный давнишним шрамом подбородок и сказал низким, ворчливым голосом, глядя на Синицына из-под черных кустистых бровей:

— Что, товарищ младший лейтенант, так и не пришлось повоевать? Д-да… Ну, у меня скучать не будете. Узнаете нашу дыру!

«Попал как кур в ощип!» — подумал Синицын, стоя навытяжку перед памятливым капитаном, который все еще не спускал с него острых глаз.

Наконец капитан перевел взгляд на Никуленко. С минуту всматривался в него, потом спросил:

— Скажите, Макар Иванович Никуленко не родич вам?

— Отец, — товарищ капитан, — четко отрапортовал Никуленко.

— Да ну? — откровенно удивился и обрадовался капитан. Его лицо будто посветлело. — Большой сын у Макара… — Он помолчал и произнес уже не ворчливо, а задумчиво: — Д-да… Стало быть, старики мы с ним. А? — Потом покачал головой, потрогал короткие в проседи усы. — Ведь мы с твоим батькой воевали с японцами еще в двадцатом году!

Капитан встал, прошелся, посмотрел на Синицына повеселевшими и помолодевшими глазами, словно хотел сказать: «Вот оно как, товарищ младший лейтенант! А вы говорите: дыра!»

Когда стало известно место высадки отряда, Синицын не удержался и рассказал капитану о юношеских приключениях, пережитых им с Никуленко в этой бухте. Капитан выслушал его без обидной снисходительности или насмешливости, чего опасался Синицын, и промолвил:

— Лихо, лихо! — А потом не то спросил, не то заключил: — Стало быть, вы заварили кашу, а Никуленко ее расхлебывал?

— Он спас мне жизнь! — воскликнул Синицын. — Без него я бы пропал!

— Д-да… бывает. Хорошо, что помните. Такое забывать не след. А Никуленко — правильный человек!

«Правильный человек» было высшей похвалой у капитана Пильчевского. Макар Иванович в письме к сыну назвал капитана: «старая гвардия». И правда: совсем молодым Пильчевский дрался под Волочаевкой, а не так давно участвовал в боях у озера Хасан. Меткостью он и теперь не уступал молодым и в прошлом году взял первенство на командирских стрельбах.

«Считай, тебе повезло, — писал в том же письме Макар Иванович, — что ты попал под его команду. А дело ваше, как я разумею, немалой важности, раз оно поручено Павлу Пильчевскому».

Впрочем, это понимали и сами товарищи. Война длилась уже второй год. Гитлеровцы рвались теперь к Волге. Не только Никуленко и Синицын — многие с тревогой оглядывались на дальневосточные границы: точно ли тих этот Тихий океан и надолго ли? Командование принимало меры предосторожности, укрепляло сухопутные и морские рубежи. Потому-то и появились моряки в этой раньше дикой, безлюдной бухте.

Синицын и Никуленко, как и весь личный состав, жили в палатках. Постоянного жилья еще не было. И медпункт помещался под натянутой на колышки парусиной, и красный уголок, а камбузом, то есть кухней, служил наспех сбитый навес. Только для штаба успели выстроить небольшой белый домик.