Константин Кирицэ - Рыцари черешневого цветка

Загвоздка с лодкой, которой нельзя было нигде раздобыть, огорчила черешар и дальше доставляла им хлопоты, но на омраченном небе их забот появился светлый оазис, когда прибыли Лучия и Ионел — оба веселые, настоящие вестники доброго расположения духа. Вид у Лучии был такой ясный, что показался Дану похожим на ангельский. И парень подумал, что никогда до сих пор не видел ее более красивой. Ионел же загордился, словно индюк, и готов был наследовать даже походку этой птицы, если бы не ощущал вблизи Цомби. Он смотрел на друзей с такой высоты, куда не долетали даже отважнейшие космонавты — Полярная звезда, да и только.

Веселость обоих черешар — просветленность Лучии и прыжки к звездам Ионела — не были беспричинными. Правду говоря, героем дня стал Ионел, хотя Мария упрямо придерживалась того мнения, что «у Лучии точь-в-точь такие же права на славу». Обоим ученикам удалось после почти трех месяцев попыток, неудач и успехов, после пролитого «большого количества неученического пота», как смеялся Дан, сделать два радиоаппарата — простые, переносные, для передач на короткие расстояния, чрезвычайно необходимые для экспедиции. Но их намерения так и могли бы остаться добрыми намерениями, если бы дети не нашли себе горячего и великодушного приверженца в лице деда Тимофте. Хотя, честно говоря, старый сторож немного недолюбливал Ионела, однако не упускал любой возможности помочь черешарам: десятки раз отворял им дверь физической лаборатории, всегда наводил порядок после них, а главное — приносил обоим конструкторам всякие нужные им инструменты и материалы со складов лицея.

Очарованные его добротой, черешары решили сделать ему подарок. Старик пронюхал что-то и несколькими точными вопросами выведал у Урсу об их намерениях. Напрасно сейчас здесь описывать печаль и горечь деда Тимофте. Так как в глубине души он даже чувствовал себя оскорбленным. Ходил хмурый, даже в конце концов одним вечером, когда уже смеркалось, собрал всех черешар в школьном саду и внезапно начал:

— У меня нет детей, внуки мои разлетелись по всей стране, и я потерял их следы. Единственная радость для меня — это вы и такие, как вы. Вы даже не можете себе вообразить, как мне становится радостно на сердце, когда я вижу школьников, которые своевременно поняли, что для человека обучения очень важно. Как я говорю, отсюда начинается богатство страны и богатство мира… Мне часто приходилось встречать таких учеников, и они для меня — словно родные дети. Как я могу это ощущать? Здесь словами не скажешь, и они и не имеют значения. Но у меня в шкафу очень много писем от учеников. Когда я узнаю, что кто-то из них стал большим человеком, то радуюсь так, как радуется, наверное, отец, прослышав о добрых делах своего сына. Мои слова могут показаться хвастовством, но не проходит года, чтобы меня не приходили проведать уважаемые люди. Я не говорю, что они приходят только ради меня. Они приходят в школу повидать учителей, посетить места детства, но ни один из них до сих пор не забыл посетить и меня, побыть немного в моей будке, походить вместе со мной по школьному двору и саду… Вот такая часть моей жизни, самая святая часть… Хоть бы сколько золота мне не давали, я не взял бы его в обмен на свою радость. Будьте здоровы и не забывайте деда Тимофте. Больше мне ничего не надо. Может… кто знает, доживу я до того времени, когда и вы станете славными людьми. Дед Тимофте будет уже совсем старый, но он будет помнить имя каждого, и ему будет радостно, когда вы проведаете его и пройдете вместе с ним двором школы, а он напомнит вам все шалости, которые вы вытворяли в школьные годы…

Перед крыльцом на деревянном столе со вкопанными в землю ножками, сделанными в виде буквы «X», стояли два радиоаппарата. И хотя своим обрамлением они не очень радовали зрение, черешары смотрели на них с трепетом и гордостью, словно на неоценимое сокровище. Только Цомби по возможности тихо покинул свое место на крыльце, прокрался, словно неслышная утомленная тень, и лишь тогда, когда его уже не могли видеть те, кто отдавал предпочтение гнилым доскам и ржавому железу перед его шерстью, мелькнул, как призрак, и остановился только возле забора, около замаскированного пролома, о котором кроме него знало лишь одно живое существо. Увидев это создание — оно как раз пролезло в в пролом с такой ловкостью, которая превосходила его собственную, Цомби преодолел зависть, преодолел собственную наглость и сделал сальто-мортале назад. И все это в полнейшей тишине.