Владислав Крапивин - След ребячьих сандалий

Итак, я сдался. Поступился принципами и оставил противнику позиции, которые прочно занимал более сорока лет. Самое время патетически упрекнуть себя: «Нет прощения твоему малодушию!» Но прощение все-таки есть (и это слегка утешает). Ибо я отступил не перед внешним врагом, а перед недругом, проснувшимся внутри. Можно сказать, перед самим собой.

Дело в том, что к старости многие начинают впадать в детство. А уж детскому писателю это просто на роду написано. Однако для меня возвращение в розовую пору малолетства оказалось связанным не с самыми лучшими ощущениями. В сорок третьем – сорок пятом годах, в мои дошкольные времена, донимал меня жестокий ревматизм – следствие вечных недоеданий и холода из-за нехватки дров. Так что я могу считать себя пострадавшим от войны, хотя бои гремели в неимоверной дали от нашей тыловой Тюмени. От ревматизма деревянно болели пятки и распухали на руках пальцы. Так распухали, что иногда лопалась кожа… Ну, и вот теперь «эхо детства» отозвалось именно таким образом. Пятки-то, черт с ними: похромал и ладно. А пальцы…

Почерк сделался таким чудовищным, что разбирать написанное накануне стало уже невозможно. Вот и пришлось изменить любимым со студенческих лет общим тетрадям в клетку, острым граненым карандашам и ручкам с черными стержнями.

Раньше неоднократно заявлял, что не изменю. Подводил научную базу: мол, идеи и мысли, что рождаются в мозгах, непосредственно передаются пальцам, а те живьем переносят их на бумагу. Поэтому даже на машинке никогда не писал – все черновики только от руки. Но… сила солому ломит. Десятый раз уронив карандаш из пальцев-сарделек и безуспешно попытавшись разобрать каракули, понял: пора, брат, пора…

Конечно, кое-какой опыт общения с компьютером был у меня и раньше: разные там деловые письма, документы, небольшие заметки для журналов… А потом даже настучал на клавиатуре «мемуар» для журнала «Урал». Но все думалось: это временные отступления. Однако деваться некуда. И вот наконец сочинил за компьютером полноценную (в смысле объема; в смысле других достоинств – не знаю) повесть.

Надо сказать, в процессе «клавиатурного творчества» понемногу привык работать по-новому. Стало даже казаться, что мысли прыгают на клавиши не менее охотно, чем раньше соскальзывали на карандаш. И во всем этом процессе можно усмотреть даже некоторую романтику.

В самом деле. Я сижу перед экраном и пультом, откинувшись в низком кресле. Компьютер стоит в трехгранной нише, которая именуется «эркер», с трех сторон – широкое окно. Все это напоминает штурманскую рубку. Ну, прямо звездолет. Жмешь на кнопки, а на мониторе рождается фантастика (достоинства ее – опять же отдельный вопрос).

Правда, окна зарешечены, поскольку обитаю я на первом этаже. Без этого нынче – никак. Но, с другой стороны, решетки придают моей «рубке» некий средневековый колорит. Этакий звездолет-з а мок… Только за стеклами не звездная мешанина космоса, а приземистые жестяные гаражи и высоченные тополя, растущие на улице Сакко и Ванцетти.

К гаражам я отношусь индифферентно, а за тополя тревожусь (это порой даже мешает работать). Боюсь, что появятся небритые дядьки с бензопилами и начнется очередной «лесоповал». Ненависть городских властей к старым тополям носит глобальный характер, их срезают десятками там и тут, по всему городу. Несколько скандалов, которые я устраивал представителям мэрии по этому поводу, естественно, ничего не изменили. Стремление власть предержащих оставить город без капитальной зеленой защиты не поддается здравому объяснению. Впрочем, разве это единственный абсурд нашего времени…

Помимо страха за тополя, от работы отвлекают собаки. За широкой полосой лопухов, одуванчиков и крапивы проходит асфальтовый тротуар, его облюбовали для прогулок владельцы «друзей человека». Каждое утро не менее двух десятков псов с хозяевами дефилируют у меня под окном. Можно изучать собачьи породы – от похожих на вывернутые наружу овчинные варежки болонок до ньюфаундлендов и догов, которые, кажется, сами изумлены своими размерами. Хозяева тоже очень разные, но у всех заметна одинаковая черта. Этакое общее мироощущение. Мол, видите, какой у меня замечательный пес! Мы лучше всех! Это написано на лице и у взъерошенного пацана в цветастых трусах до колен, и у очкатой студенточки в похожей на кожаный абажур мини-юбочке, и у величественной, как заслуженная актриса, старухи…