Борис Володин - Кандидат в чемпионы породы

Тогда позвонил Данька — и тоже дважды. И снова — никакого шевеления. И лишь когда к звонку потянулся, уже только на всякий случай, Эдик Соломатин, где-то в квартире, в самом дальнем ее месте, раздались странные звуки — словно бы кто-то сначала ронял на пол нечто очень тяжелое, а потом еще сильно ударял сверху ладонью: грох-шлеп, грох-шлеп. Но через десяток секунд стало ясно, что это все-таки шаги, правда такие, будто у шагающего не две ноги, а три.

И это было совершенно правильное впечатление, потому что открывший дверь майор милиции Скородумов стоял за ней на костылях. Левая нога была на весу. На ней довольно свежая гипсовая повязка, и на незакрытых повязкой кончиках пальцев следы засохшей крови — их Данила вмиг заметил. На правой ноге — обыкновенный шлепанец без задника. А одет работник МУРа был не в свой серый мундир, а в старенькие с дырочкой на коленке индийские джинсы «Милтон», слегка припудренные все тем же гипсом, и в зеленую, быть может тоже пакистанскую, рубашку. Только очки были все те же — с толстыми стеклами.

Он посмотрел сквозь них своим проницательным взглядом и говорит:

— А Ольги нет. Она в молочную пошла. Скоро будет. Заходите.

— А мы не к ней, — ответил Эдик, — мы к вам. У нас к вам очень важное дело.

— Это великолепно, — сказал сотрудник МУРа. — Я теперь как раз тоскую без важных дел. Айда со мной в лоджию! — И загрохал костылями.

А в лоджии на протянутой вдоль нее веревке были развешаны для проветривания Ольгины платья, пиджаки и серые форменные мундиры Скородумова, и среди них — парадный, к которому приколоты не колодки с ленточками, а сами медали, и первой была медаль «За трудовую доблесть» — совершенно естественная для человека, чей повседневный труд связан с большим риском.

Майор сел в шезлонг, положил гипсовую ногу на маленькую табуреточку, протер очки, откинулся и улыбнулся:

— Ну-с, дорогие товарищи, я вас слушаю. С чем пришли?

Но Данька, который все время поглядывал то на мундир с медалями, то на ногу Скородумова, не утерпел и спросил:

— Где вас так?

Майор милиции вздохнул и сказал:

— На работе.

— Давно?

— Позавчера.

Ребята очень уважительно переглянулись: для раненного всего позавчера сотрудник МУРа сегодня передвигался на костылях очень мужественно.

И Митька спросил:

— А чем это?

— Счетной машинкой, — ответил раненый.

Понадобилась пауза, чтобы построить мало-мальски логичную картину, как и при каких обстоятельствах счетная машинка могла послужить в руках преступника оружием. Придя к выводу, что это могло произойти только при стычке с бандитами, напавшими на сберкассу, Эдик спросил:

— А кто?

— Я сам, — сказал майор в штатском. — У себя в кабинете.

— Это что — на Петровке, 38?

— Да, там, — сказал Ольгин папа. И тут он поймал движения Данькиных взглядов от медалей к его ноге и сразу как-то странно вздрогнул, поспешно снял очки, и взор его, такой всегда проницательный, стал заволакиваться.

Он закрыл своей большой ладонью лицо, которое в эту минуту как никогда было похоже на лицо майора Томина, и начал не то чихать, не то всхлипывать; но тут ребята сообразили, что он делает, и сами стали прыскать и всхлипывать.

— А я-то никак не могу понять, отчего вы такие подробности выпытываете: где, когда, чем, кто! — сказал, утирая слезы, Скородумов. — Я же там, на Петровке, в финчасти работаю. Экономистом. Я одну папку с бумагами стал искать на столе, а ее нет и нет. Потом смотрю — из-под бумаг ее угол, а я уже раскипятился и дернул. И не сообразил, что поверх папки стоит счетная машинка. И — грох машинку на ногу! И — производственная травма, жуть как нелепо! Перелом плюсневых косточек стопы. Это, — он кивнул в Митькину сторону, — твой дедушка тебе объяснит… Слушай, а почему я его теперь не встречаю? Мы же с ним по утрам часто до Новослободской ездили вместе.

— У него был инфаркт, — сказал Данила.

— Ух ты, какая неприятность!.. Слушайте, а может, чем-нибудь помочь надо? У вас ведь дело какое-то. В чем дело?

— Оно у нас уголовное, товарищ майор, — с ехидной улыбочкой ответил Митька. — Мы думали, это по вашей специальности, а вы — экономист!..

— Что это ты меня так величаешь? Мы же не на службе, ты — не подчиненный, — сказал Скородумов. — Для вас я Алексей Петрович.

И тут — в следующую секунду — из-за спин у ребят раздалось резко и даже грозно:

— Зачем пришли?

В дверях лоджии стояла Скородумова-младшая и сердито вертела на пальце колечко с ключом. И ясно было, что она крайне недовольна разглашением ее семейной тайны. Но этот ее угрюмый тон разом вернул ребят от дела, которое было смешным, к делу, которое было совсем не смешным.