Эдуард Веркин - Стеклянная рука

— А так… — Тоска отвернулась, но я заметил, что ей приятен мой интерес.

— Да нет, расскажи. Это на самом деле идея.

Тоска принялась ходить туда-сюда по комнате.

— Понимаешь, — говорила она, — у нас накоплен некоторый опыт общения со всякими непонятными явлениями. А целой куче народа кажется, что их преследуют всевозможные вредоносные существа, хотя на самом деле эти существа — либо в их воображении, либо это просто осиное гнездо на чердаке. Ну, ты же знаешь — в трубе ветер воет, а им кажется, что это мертвецы!

И Тоска изобразила, как именно воют мертвецы и как их боятся обитатели небольших пригородных особняков.

— И статья моя тут как тут. Рекламка нам будет…

— Ага, «Титановый Феликс»… — Мы посмеялись.

— Кстати, — сказал я, — если тебе уж так хочется по-настоящему гоняться за призраками, то у меня для тебя есть одно дело. Один предприниматель средней руки измучен кикиморами. Он занимается тем, что скупает у поселян грибы и делает из них консервы. Маринованные рыжики, ну и все в том же духе. Так вот, к нему повадились кикиморы. Залазят в грибоварню, безобразничают, вредят по-всякому. И ничего не помогает. А он хорошие деньги предлагает, между прочим.

— Я с кикиморами не знакома. А ты?

— Нет, — честно признался я, — не очень. Но это ничего. Все эти кикиморы — они довольно обычные твари. Мы с ними справимся.

— Уверен? — спросила Тоска.

— Вполне, — сказал я. — Вполне уверен. Да и вообще, искусство, оно приходит с опытом. Кстати, я все хотел тебя спросить: ты с этим Пашей давно знакома?

— Не очень.

— Где он живет, знаешь?

— Нет, — покачала головой Тоска. — У меня только мобильник его… Он сам всегда фотографии в газету приносил.

— Какие фотографии?

— К Дню железнодорожника, про хлебокомбинат, про восковые фигуры. С выставки Паровозова тоже он фотки делал. А что?

— Ничего, — улыбнулся я. — Ничего. Слушай, Тоска, надо отметить наше будущее предприятие, сходи-ка на кухню и свари нам кофе. Выпьем за успех.

Тоска хмыкнула, затем отправилась на кухню и сразу же загремела там всяким кофейным инструментом.

Молодец. Она молодец, хотя еще совсем ничего-ничего не понимает. У нее пока нет опыта. Она почувствовала, что во всей этой мастерской имеется одно большое противоречие, но в чем оно заключается, понять так и не смогла. Она не смогла сделать выводов. А я понял. Сразу почти понял. И выводы сделал.

Кругом было полно картин, некоторые из них были совсем свежими.

А запаха краски не было. И самой краски — тоже. Нельзя рисовать картины так, чтобы не пахло краской.

А дальше…

Дальше я соврал Тоске. Я не видел никакого художника Паровозова. Потому что его не было в том спортивном зале.

Потому, что художник Паровозов исчез три года назад в осиновой роще, осина же у некоторых народов — черное дерево…

Я соврал Тоске, потому что то, что я увидел, мне чрезвычайно не понравилось. Тоска выволокла в коридор перемотанного скотчем Пашу. Дверь за ней захлопнулась с такой силой, что по стене поползли мелкие трещины.

Я взмахнул томагавком перед собой и крикнул, как настоящий герой фильмов ужасов:

— Ну, тварь, иди ко мне!

Хотел добавить еще что-нибудь обидное, но не успел придумать.

Потом что-то сжало мне горло до хруста шейных позвонков и поволокло по стене вверх, к трубе вентиляции. В одном из окон треснуло стекло. Затем еще одно. Стекла начали лопаться, зал наполнился неприятным свистом, мольберты продолжали подпрыгивать. Они все подпрыгивали, все. А мольберты были тяжелые, каждый, наверное, килограммов в двадцать.

Я болтался в нескольких метрах над полом и задыхался. Старался пнуть в это невидимое, но не получалось, оно было неуловимо, но душило здорово.

И я уже начинал потихоньку задыхаться и ловить цветные круги. Запахло горелой пластмассой, что было дурным признаком: горелая пластмасса — это обонятельные галлюцинации, я в одной книжке читал. Горелым пластиком всегда пахнет перед отбросом коньков.

И пахло все сильнее и сильнее, бензиновые круги делались все пронзительнее, в ушах начало шуметь. Я напряг шею, стараясь удержать последнее дыхание, но не удержал.

Вдруг хватка ослабла, и я грохнулся на пол. Я кашлял, горло ломило, по губам текла кровь. Запах гари был все отчетливей. И я понял, что это не галлюцинация. Я задрал голову и обнаружил, что из вентиляционной трубы валит жирный серый дым.

Мольберты успокоились, стекла перестали трескаться, я увидел, как что-то невидимое, неуловимое, какое-то мельтешение воздуха замерло перед ближайшим ко мне мольбертом. А потом по натянутой до звона мешковине поползли корявые черные буквы. Медленные буквы.