Всеволод Нестайко - Незнакомец из тринадцатой квартиры…

Но после той ночи я сказал себе: «Павлуша, ты никогда больше не пойдёшь ночью на кладбище. Ты должен стать лётчиком, и тебе совсем ни к чему, чтоб ты начал дёргаться и заикаться от страха. Пусть враги твои туда ходят. Пусть они дёргаются и заикаются».

А видите, не прошло и года, как я снова собираюсь ночью на кладбище.

И хотя, как всегда, только при одном воспоминании о той ночи у меня уже полна пазуха мокрого, скользкого, холодного страха, я говорю себе: «Нужно идти, Павлуша. Если б это нужно было тебе самому, ты бы ни за что не пошёл. Но тут дело, ты знаешь, сложное. И ты пойдёшь. Потому что должен вернуть часы хозяину любой ценой».

Я слышу, как рядом со мной вздыхает Ява. Я знаю — он думает о том же самом.

Мы лежим и ждём, пока заснут дядя с тётей. И хоть двери в их комнату закрыты, мы точно знаем, что они ещё не спят. Потому что тихо. А когда они заснут, мы сразу услышим. Да и не только мы: в соседнем доме услышат, ведь окна открыты. Вы не думайте, я очень уважаю дядю и тётю. Они хорошие, добрые и сердечные люди. Дядя передовик производства (на Доске почёта висит) и, кроме того, мастер спорта. А тётя такие коржики печёт — умереть можно от удовольствия! Но что поделаешь, если они… Ш-ш! Стойте!

Начинается! Вот послушайте!

— Хррр-у-у-у… Аур-ур-уррр… Хррррау… Ав-ав-ав… Сь-сь-сью-у-у… Хррря-а-а… Хр-хр-хр-пфу-у-у…

Заснули! Казалось, будто мы попали в пасть к ревущему льву или тигру. Вот уж храпят дядя с тётей, ну и храпят! Если бы кто устроил соревнования в этом деле, они наверняка бы стали чемпионами мира!

Мы встаём и одеваемся. Теперь хоть из пушки пали — они не услышат…

Мы выходим на балкон. Достаём из-под ящика ещё днём спрятанную верёвку, привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы для какой-то романтики. Боже сохрани! Просто мы вынуждены спуститься с балкона по верёвке, потому что в двери выйти невозможно — некому за нами запереть.

Да и тётка на ночь ключ к себе в комнату забирает. Второй этаж — совсем не высоко. А лазим мы, как обезьяны. Ещё и узлов на верёвке понавязали, чтоб легче было.

Везде темно, лишь на пятом этаже светятся два окна, как будто глаза самого дома. Там мелькают фигуры и слышится музыка — наверно, справляют новоселье (прошла только неделя, как дядя с тётей переехали в этот новый дом у Печерского моста). И оттого, что где-то рядом люди не спят, а веселятся, ночное наше путешествие кажется мне уже не таким страшным и необычным.

Придаёт мне духу ещё и то, что в кармане я крепко сжимаю пистолет — стартовый пистолет дяди. После долгих раздумий и колебаний мы решили его всё-таки взять на всякий случай. Но раз уж мы твёрдо решили быть всегда честными, то написали дяде письмо и положили его вместо пистолета, Вот это письмо:

Дорогой дядя Гриша!

Простите и не сердитесь, что мы взяли ваш стартовый. Он нам до зарезу нужен! Мы идём на серьёзную операцию. Может, и не вернёмся. Тогда ищите наши тела в подземельях Лавры. Иначе мы не могли. Дело идёт о нашей чести. Мы обязательно должны вернуть одному человеку его вещь. Мы не хотим, чтоб нас считали ворами.

На всякий случай прощайте.

Павлуша, Ява.

А костюм мой новый перешлите тогда маме.

Ява.

А мой велосипед пусть отдадут двоюродному брату Володе.

Павлуша.

Что ни говорите, а ночью в Лавру, к могилам, где всякие мертвецы, страшно идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещённых, от музыки их весёлой. Но нужно спешить!

Мы сели в какой-то пустой трамвай, который со скоростью, по-моему, вдвое большей, чем днём, помчал по улицам, всё время тренькая на ходу, как будто со страху. Сошли мы на площади Славы — там, где вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый Валькин двор, (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон видит!)

Прошли за флигель и тропкой, что вилась среди цепкой колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало всё сильнее и сильнее. И что это за свойство такое у темноты — каждый кустик населять ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот кинуться на вас. Даже места, днём весёлые и светлые, кажутся ночью страшными и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и днём-то не очень весело заходить.

Внезапно, словно извещая кого-то о нашем приходе, покатился с неба звон. Раз… Другой… Третий… Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту. Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..